Калмыцкий эпос - Джангар

«Ох, и дурак же ты, бедный шулмусский хан!
И велика же глупость твоя, великан!
Начал ты рано считать мои раны, Гюргю!
Есть еще в нашей стране великаны, Гюргю!
Что запоешь ты, завидев Бумбы моей
Тридцать пять барсов, тридцать пять силачей?»

Белую Хонгрову мудрость покрыл туман,
И растянулся на вечной земле великан.
К бедному Хонгру подъехал лютый Гюргю,
И заковал исполина в путы Гюргю;
К мощной арбе приковав его цепью стальной,
Что с человечье туловище толщиной,
Кликнул одиннадцать тысяч шулмусов тотчас,
Дал он свирепым шулмусам такой приказ:
«Каждые сутки одиннадцать тысяч раз
Кожей плетеной лупите его, молодцы!
Каждые сутки одиннадцать тысяч раз
Сталью каленой сверлите его, молодцы!»

Хонгор терпел — приходилось плохо бойцу!
Муки принять за время вздоха бойцу
Столько пришлось, как будто из ада в ад
Хонгор скитался двенадцать веков подряд.
«В нижнюю бездну, седьмую, бросьте его,
В жаркое море, где сварятся кости его!
И стерегите семьдесят лет! — повелел, —
Да никогда не вернется на свет!» — повелел.

К темной норе великана поволокли,
Соединенной с безднами нижней земли,
И на державу Бумбы напали потом,
И завладели неисчислимым скотом.
Образовалась дорога среди травы
После угона Джангровых табунов.
Разом семью путями, среди муравы,
Джангра народ погнали, Бумбы сынов.
И ни сирот, ни грудных детей не щадя,
В цепь заковали, в кучу согнали они
Семьдесят ханских жен и супругу вождя.
И, словно мулов, женщин погнали они!
Предали Бумбы народ позору они,
Предали Бумбы добро разору они,
И развенчали белую гору они.
Светоч нойоновой славы потушен был,
Джангра дворец многоглавый разрушен был,
И океан величавый иссушен был.

Гордости полон, ехал по ханству Гюргю,
И не нашлось бы пределов чванству Гюргю.
Ехали, торжествуя, шулмусы теперь.
«Эй, расселите Джангра улусы теперь
Между соленых и ядовитых морей
На корневищах редких сухих ковылей!» —
Так приговаривал злобный Шара Гюргю,
Тьме преисподней подобный Шара Гюргю.

Бумбу покинув в расцвете светлых времен,
Цели скитанья еще не достиг нойон.
Так он долго блуждал с утра дотемна,
Что у его шустроглазого скакуна
Жира не стало и с лезвие меча.
Так он долго блуждал, в пустынях влача
Трудные дни, что совсем о Хонгре забыл.
Так он долго вдали от родины был,
Что позабыл о Бумбе родной давно.
В дальнюю даль забредя, — во сне ль, наяву, —
Вдруг замечает он желтую бумбулву.
В огненно-красное заглянул окно —
Девушка там восседала, как месяц, мила.
И до того прекрасна она была,
Что, если ночью влево глядела она,
В свете щеки лучезарной была видна
Лесом покрытая левая сторона,—
Можно было бы все дерева сосчитать!
Если же ночью вправо глядела она,
В свете щеки лучезарной была видна
Лесом покрытая правая сторона,—
Можно было бы все дерева сосчитать!
Джангар проник в окно и за руки взял
Дивную девушку; спрятав ее в карман,
Сел на коня; вперед поскакал Аранзал
Мимо пустынь, путями неведомых стран…

Прибыли к морю, что бронзой горело в кругу
Темных лугов, и, выстроив на берегу
Башню из белого камня в древесной тени,
Джангар женился на лучезарной рагни,
Стали товарищами и друзьями они.

Счастьем одним осиянны, минули дни,
И забеременела нойона жена.
И, увидав, что девятая светит луна,
Мальчик решил: пора появиться на свет!
И перерезали пуповину мечом,
Имя которому было: Давший Обет.
И наслаждались родители малышом.

Только блеснуло солнце третьего дня,
Новорожденный сел уже на коня
И поскакал на охоту — пищи достать,
Чтоб накормить и отца и милую мать.
Множество дичи всякой добыл он и шкур…
Стали родители жить охотой его,
Баловать стали нежной заботой его,
Имя же новорожденному дали: Шовшур.
Сказывают: однажды, охотясь в лесу,
Пыльную мальчик заметил вдали полосу,
Поднятую на востоке могучим конем.
Пыли навстречу, на быстром Рыжке своем,
Он поскакал и выехал вскоре на луг.
Мальчик увидел семнадцать седельных лук,
Крепко привязанных к ним семнадцать коней,
Между которыми грозной мощью своей
Карий, точно котел, выделялся скакун,
Каменною горою казался скакун.
Были копыта подобны лапам слона.

«Видимо, конь предводителя самого!» —
Мальчик решил и видит: в тени скакуна
Воины дремлют, семнадцать их было всего.
Славный Гюзан Гюмбе возглавлял храбрецов.
«Видимо, это и есть начальник бойцов»,—
Умный Шовшур сказал самому себе.

На ездока взглянул великан Гюмбе —
Разом узнал Аранзала Гюзан Гюмбе!
«Что за шулмусское семя сидит на нем?
Где завладел он Джангра могучим конем?
И на какой крутизне, по каким местам
Он повелел развеяться Джангра костям?
Как бы его на землю низринуть сейчас,
Как бы его с Аранзала скинуть сейчас!»

Так поразмыслив, Шовшура спросил исполин:
«Житель какой ты державы? И чей ты сын?»
Мальчик ответил: «Не знаю, мой господин,
И ни того, каких я родителей сын,
И ни того, как зовется мой край родной.
В дикой пустыне живу, а вместе со мной —
Мать и отец. Живем, как ты понял, втроем…
А теперь об отряде скажи мне своем:
Что вы за люди? Кто вам приятель, кто враг?
И почему ваши кони заезжены так?»

«Воины мы Зандан-хана, — молвил Гюмбе,
Истину скрыв, — и едем обратно к себе
С доброю данью, взятой у трех Шаргули —
Сильных владык далекой восточной земли,
На вот, к отцу отведи, охотник ты мой!»
И подарил он Шовшуру коня одного.

Вечером поздно вернулся Шовшур домой,
И на пороге отец встречает его
И говорит: «Поглядите, как сын дурной
Честное имя позорит отца своего!
Ты почему мне чужого двухлетку привел?
Разве тебе для того я жизнь даровал,
Чтобы в кочевьях ты жеребят воровал?» —
Джангар схватил малыша за стальной подол
И, в исполинской руке Шовшура вертя,
Тридцать раз оземь ударил свое дитя.
Слова не молвил нойону юный смельчак,
Только надел свалившийся медный шишак
И, напоив Аранзала, отправился спать.

Утром он выехал на охоту опять.
Долго скакал, ничего не видя вокруг, —
Красная пыль издали показалась вдруг,
Поднятая, очевидно, могучим конем.
Пыли навстречу, на резвом Рыжке своем,
Он поскакал и выехал вскоре на луг,
Мальчик увидел семнадцать седельных лук,
Крепко привязанных к ним семнадцать коней.
Превосходил остальных красотой своей
Мощный буланый, резвый на вид скакун.
Мягкая, как у зайца, блестела спина.