Калмыцкий эпос - Джангар

Молвила самка и откусила кусок.
«Над обессиленным человеком, видать,
Мышка — и та госпожою готова стать!» —
Джангар воскликнул, и щелкнул он мышку в бок,
Жадине-самке бедро нойон раздробил.
И побежал самец изо всех своих сил
И через сутки вернулся, держа листок
В острых зубах. Вручил он супруге свой груз.
Самка погрызла — зажило сразу бедро.
«Дай-ка еще раз узнаю, каков на вкус
Этот злодей. Он поранил меня? Добро!»
Так говоря, отхватила здоровый кус.
Джангар дал ей опять щелчка, разбил ей бедро.
Самку самец упрекнул: «Не верила мне:
Я же тебе велел не трогать его.
Видишь теперь, как ужасен ноготь его!»

И побежал куда-то в ночной тишине,
И на второе утро вернулся к жене.
Новый листочек в острых зубах приволок.
Вырвал нойон из мышиного рта листок.
Снова самец побежал, терпенье храня,
И возвратился в начале третьего дня
С новым листочком. Но Джангар отнял опять.
Снова проворный самец пустился бежать
И возвратился на третьи сутки к утру,
С третьим листочком. Но снова отнял нойон!

И приложил он первый листочек к бедру
Раненой мышки — и самку вылечил он.
И положил он второй на свое бедро —
Видите, как владыка придумал хитро! —
Сразу же был он этим листком исцелен,
Третий листок пожевал, проглотил нойон —
Сразу же на ноги встал… Кромешная мгла:
Пропастью мрачной эта местность была.
Солнце, светившее здесь в недавние дни,
Было, как понял нойон, сияньем рагни…
Только не стало ее — потемнело вокруг…

Насторожившись, Джангар услышал вдруг
Звуки сладчайших напевов где-то вдали.
И побежал он вперед и вдруг увидал
Нежной листвой венчанный цветущий сандал,
Чья голова достигала верхней земли.
Только ложилось дыхание ветерка,
Только листок другого касался листка —
Сладостные раздавалися голоса,
Звуки взлетали под самые небеса.

Джангар тянулся, даже на цыпочки встал,
А ни единого не сорвал он листка!
Стал он карабкаться на цветущий сандал,
Сутки до первого добирался сука!
Лишь на вторые сутки настойчивый хан
В муках взобрался на следующий сучок.

Двадцать листков он сорвал и спрятал в карман.
И на язык положил он один листок:
«Дай отыскать мне к утру грядущего дня
Спутников этих проклятых, — молвил нойон, —
В мыслях нечистых своих погубивших меня».
И погрузился нойон в богатырский сон.

Утром, проснувшись, владыка себя нашел
Возле мальчишек, чьи души черны, как ночь.
Из-за красавицы спор между ними шел:
Не уступали друг другу тенгрия дочь.

Джангар, красавице обещавший помочь,
Сразу отправил ее в родительский дом.
«Здесь оставайтесь, паршивцы. Уйдете — потом
Не пощажу вас. Куда бы ни скрылись — найду:
И наверху и внизу, на земле и в аду».

Так приказав, отправился Хонгра искать,
Огненно-красной тропой побежал опять…

Снадобья и напитки держа на виду, —
Тысячи вкусов исполненную еду, —
Вдруг появились три темнооких рагни.
Джангар спросил — а спрашивал он об одном,
О великане Хонгре. Сказали они:
«Эти места были прежде глубоким дном
Бурной реки, не имевшей брода вовек.
Но только Хонгор — гордость народа вовек —
Вскрикнул трикраты, не вытерпев адских мук, —
На три потока река разделилась вдруг,
Образовав с этих пор три брода, нойон.
Знай же теперь, опора народа — нойон:
Здесь и покинула Хонгра его душа!»

Джангар помчался, Хонгру на помощь спеша.
Долго бежал он огненно-красной тропой,
И раскаленного моря достиг нойон.
Лучники к морю сбежались со всех сторон —
Тысячи тысяч шулмусов. Начался бой.
Врезавшись в самую гущу вражьих полков,
С тыла теснил их нойон и с обеих боков.
Падали перед нойоном стены стрелков.
Был он бедою трусов, грозой смельчаков.
Видимо, смерть превратилась в его булат.
В летописях не сыскать подобных расплат!
Джангар на поле сраженья бросает взгляд,
Делает этим шулмусам быстрый подсчет:
Их оказалось не более пятисот!
Он размахнулся мечом со всего плеча —
Новая сотня гибель нашла от меча.
Долго еще рубился Джангар-нойон.
Долго с нечистыми бился Джангар-нойон,
Н аполе щедрая кровь заалела его,
Сделалось панцирем белое тело его,—
Еле держалась в этом теле душа.

Ринулись вдруг на него, тяжело дыша,
Четверо сотников — гордость вражеских сил.
Трех разрубил он, с четвертым в борьбу вступил:
Руки скрутил, подбросил его к облакам
И на лету разрубил его пополам.

Этот боец — последним был из врагов.
Хан оглянулся. Мертвые воины спят,
И только в люльке темнеющих берегов
Море качается, крупные волны кипят.
Джангар беспомощно озирался в аду.

«Как я в такое кипящее море войду,
Как же теперь могучего Хонгра найду,
Эту надежду, эту опору мою?
Дай-ка листочек сандаловый пожую!»

Лишь прикоснулся к устам нойона листок,
Как превратился нойон в зеленый листок,
В море свалился, ко дну проворно пошел.
Долго блуждал он, жарким теченьем влеком,
Шарил он по дну единственным стебельком,—
Кучу ветвей и груду камней нашел,
Будто их с умыслом кто-то вместе сложил.

Крепким арканом из человеческих жил
Джангар связал их и н аберег потянул.
Камень и дерево — Джангар сразу смекнул —
Были недавно костями Багряного Льва.
И, пережеванный выплюнув лист сперва,
Истинный облик принял великий хан,
Вытащил на берег многовитковый аркан.
Кликнул он клич богатырской своей земли.
Так он сказал: «Если ты волшебный листок,
Если действительно ты целебный листок,
Хонгра, Багряного Льва моего, исцели!»

Брызнул владыка жвачкой зеленой своей.
Чудо свершилось: начали мозгом костей
Камень и дерево наполняться тогда,
Начали кости соединяться тогда,
Мясом покрылись, приняли жизни родник.
И постепенно Хонгор из груды возник,
В сладостный сон, казалось, герой погружен.

За щеку лист колдовской положил нойон
И превратился в листок зеленый опять.
Хонгор проснулся. Не размыкая век,
Молвил зевая: «Э, видимо, человек
Тоже способен целую вечность проспать!
Кажется, некому было прийти за мной.
Если пришел ты, Джангар, владыка земной,
То выходи!» И нежданно Джангар возник,
Носом хрустальным к щеке страдальца приник.
И заключили друг друга в объятья они.
Семеро суток лобзались, как братья, они.
Счастьем и горем делились четырнадцать дней
И, наконец, направились в Бумбу свою —
Истосковались эти герои по ней!

Мало ли, долго ль блуждали в адском краю,
Прибыли к двум мальчуганам в начале дня.
«Вот они, с черными мыслями два молодца,
Стольким страданьям подвергнувшие меня,
Подлые — моего желали конца,
Их по заслугам следует наказать».