Александр Лавров - Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Вы пишете о статье. Конечно, что же я могу иметь тут, кроме радостного чувства, что мои убогие слова вызвали дальнейшее… Что касается « Н<���ового> П<���ути> » и « М<���ира> И<���скусства> », то я думаю, не 10 %, а, вероятно, 70 % в пользу того, что они примут [953]. Во всяком случае мне было бы приятно знать, в чем состоят Ваши поправки, в которых не только нуждается моя статья, но и вся-то она состоит из недомолвок и написана она в 2 дня – порывом, без предварительной обработки. Мне хотелось главным образом сказать несколько слов о Н<���иколае> К<���арловиче> [954], но я не мог стать на чисто музыкальную точку зрения; отсюда потребовалось сказать о теургии (первая подпорка), а для этого бросить несколько слов о магизме (2-ая подпорка), о представителях его, о причинах возможности говорить о магии и теургии (третья подпорка) и т. д. Отсюда: случайные неорганически связанные отрывки предшествовали тому, где мне хотелось сказать 2 слова о Н<���иколае> К<���арловиче> и т. д. Вот причина крайней растрепанности статьи. Да и кроме того: тон внешний, несериозный тон, в котором говорится о вещах сериозных, вызван нетерпимой узостью « Н<���ового> П<���ути> », который боится всякой сериозности (как научно-философской, так и мистической). Вот ведь теперь, когда я послал им мои лекции в сокращенном виде для статьи – лекции, где я не могу быть столь же внешним, как в статье, – они забраковали и передали « М<���иру> И<���скусства> » [955], где и печатается статья. Поэтому, если я когда-либо напишу что-либо для « Н<���ового> П<���ути> », всегда оно будет внешним и легким, как необходимое условие всего, что печатается там (за исключением « Своих углов » [956], где говорят центральнее)…

Дорогой Эмилий Карлович, сию минуту получил Ваше, столь меня обрадовавшее, письмо. Оно подбодрило меня. Если б Вы знали, как я одинок. Ведь я – один, совсем один . Вы и Ал<���ексей> Серг<���еевич> – самые близкие мне люди, – Вы оба не в Москве [957]. Владимиров, которого я очень люблю и который более других меня понимает, все-таки во многом чужд мне. А все другие – чужие для меня . Мало того – все они навязывают мне свое и тащат на части, а я это вижу и часто не противлюсь, но все это ужасно утомляет. Вы видите опустошенный тон моих писем. Вы знаете, что при мало-мальски сносном отношении к жизни я радуюсь и веселюсь. Но теперь нет со мной даже « мало-мальски сносного »…

И вот я злюсь… Вчера разругался с несколькими мистиками из-за недобросовестного отношения к жизни. Вечером обругал целое теософское собрание за сектантство. Здесь глупость, там закрывание глаз, тут необразованность, а всё вместе – величает себя « мистицизмом ». К черту такой мистицизм! Я хочу не духовного воровства, а только одной добросовестности. Неужели ее нужно искать днем со свечой у мистиков. Знаете ли, Эмилий Карлович, постепенно я все больший кантианец. Будучи внутренне одинок, а внешне « совместен », хочу быть и внешне одинок: ведь честнее! Хочу объявить добрым знакомым по мистицизму, что, мол, во мне произошел эдакий, знаете, « радикальный » переворот и что, мол, стал я ни более, ни менее как позитивист: то-то будут вытянутые физиономии. Хочется оставленности там, где внутри действительная оставленность …

Сегодня 25 октября Вы мне советовали быть у Большого Вознесения. Я собрался. Я давно не был в церкви, так хотелось. Вдруг случилось обстоятельство, которое до такой степени меня расстроило, что уже я не мог быть в церкви. И вот сижу здесь, один, наказавши себя Чайковским. Если бы Вы знали, какая во мне несчастная черта: срывать в последний момент то, что дорого, в момент, к которому я готовлюсь, как к святыне, – во всем я так!..

Что касается до Антония, то он бездонно глубок, но в глубине он меня не понял … (Я это ясно увидел во второе посещение – секрет от А<���лексея> С<���ергеевича> )…

Со всех сторон передо мною захлопываются двери. В одной двери едва не прищемили мне нос…

Еще одна захлопнутая дверь, и я окончательно забунтую (бесповоротно) .

Вы советовали мне « влюбиться ». Между нами : но я был только раз влюблен и сериозно , тому назад года три… [958]И теперь еще « это » чувство осталось, занесенное сверху пылью… Но я никогда даже не был знаком с той, которую я любил. Теперь все замутилось, ушло, отхлынуло,

Но –

Дорогой Эмилий Карлович, быть может, зимой приеду к Вам в Нижний повидаться дня на три: мне очень, очень необходимо Вас видеть и с Вами говорить. Остаюсь горячо любящий и уважающий

P. S. Мой искренний привет и уважение Анне Михайловне [960].

Посылаю стихотворение.

P. P. S. Все Ваши письма получил.

Раньше всего не удивляйтесь, что я пишу Вам карандашом. Терпеть не могу чернил и прибегаю к ним лишь в случае необходимости и ради соблюдения приличия. Хочу быть с Вами неприличным… Ведь мы – («смею сказать») друзья с Вами! 1) Огромное спасибо за Северную Симфонию. Только что получил ее. Прочесть еще не успел, но уж заглянул [962]. Высмотрел бледную женщину в черном, знакомый и дорогой мотив Вечности [963]. Есть Метерлинковское. – Даже Оссиановское [964]. Разумеется, в новом освещении. В двух местах вместо текста стихов – ряды точек. Что это? Если цензура, то сообщите, пожалуйста, что было сметено ее рукою! Попадается карла, гном! [965]Я как-то просил Вас написать мне, какую связь Ваш гном имеет с гномом Заратустры [966]. Кажется (пока) мне, что эта симфония более стройна, но материал второй для меня более привлекателен. Кроме того, думается мне, необходим больший подъем поэтический, чтобы так стилизовать животрепещущую действительность, как это проделано Вами во второй симфонии. Повторяю, я еще только заглянул, пробегал, а не прочитывал страницы. – 2) Среди переводчиков объявленного перевода Ницше выставлено и Ваше имя [967]. Мне интересно знать, что именно будете переводить Вы ? И, вообще, основательно ли продуман план этого грандиозного предприятия? Будут ли переводить все или только 8 первых томов [968]. Будут ли переводить биографию? [969]3) Третьего дня внезапно появился опять Касперович. На этот раз он «безотлагательно» прочтет свою лекцию [970]. А вчера приковыляла впервые ко мне Шмидтиха [971]. Признаюсь, чуть-чуть испугался. Не помогли намеки Мельникова, делаемые ей по моему поручению, о замкнутости моего характера и моей нелюдимости. Пришла-таки. Пришла и сказала, что еще придет. Пела о Соловьевых Владимире, Михаиле и Сергее. Обиделась на Андрея Белого за смешение им Софии и Марии (в статье о Теургии). Просила меня передать ему, что написала в Новый Путь заметку и что ей хотелось бы узнать судьбу этой заметки. Что такое?! Я, кажется, заразился расстановкой слов «симфонии»! Сделайте милость, Борис Николаевич, узнайте в редакции Нового Пути , куда девалась эта заметка? [972]А то мистическая поблекшая роза [973]не даст мне покою ни днем, ни ночью. Она уже объявила мне, что ложится спать страшно поздно и может говорить целую ночь! О Боже! Я читаю Menschliches Allzumenschliches [974]Ницше и совершенно не в мистической колее. Я сейчас – позитивист. Тем более, что щеки у меня расширились еще на 1½ т. т. – Непременно узнайте о заметке А. Н. Шмидт из Н<���ижнего> Новгорода ( Редакция Нижегородского Листка ).