Ларисса Андерсен - Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

Ждет дорожка, ждет, томясь, калитка –
Надо выйти — окунуться в темь…
Выползает платиновым слитком
Лунный образ в дымчатой фате.
Дышит сумрак близостью сирени,
Глухо, дремно шепчут тополя…
О безумье летних откровений
Видит сны согретая земля.

Дни, недели… Всё одно и то же —
Грелось сердце старых грёз тряпьём…
Вдруг, нежданной новью потревожен,
День взвился, как звонкое копьё.
— Счастье? — Тише…
К счастью нужно красться,
Зубы сжав и притушив огни…
Потому что знает, знает счастье,
Что всегда гоняются за ним.

Простившись нежно с синеглазым маем.
На грудь полянки выплакав печаль,
Покинутые яблони вздыхают,
Обиженно и робко лепеча.
Но тишину березовых беседок
Пьянит жасмин, безумный, как мечты…
В глубинах рощ таинственное лето
Придумывает новые цветы.
Звенит июнь, сереброзвонный ландыш,
Вдыхая тишь, роняет дни в траву,
И, крадучись, в потемках, от веранды
Тропинки уползают и зовут…
За тонкий рог на синеве повесясь,
Что б все сказали: ах, как хорошо!
Сквозь облака просеивает месяц
Магический лучистый порошок…
А там, где тень узорно вяжет петли,
Во тьме аллеи – шорох легких ног,
Девичьих рук заломленные стебли,
Девичьих губ томящийся цветок.
И с чьих-то растревоженных браслетов
Песчинки звона сыплются в кусты…
В глубинах рощ таинственное лето
Придумывает странные цветы.

В золотистом, зардевшемся августе,
На нескошенном мятном лугу
День за днем немудреные радости
К вечерам для тебя берегу.
И, встречаясь под темными вязами,
Там, где мрак напоен тишиной,
Забываю о том, что не связано
С тихой ночью, тобою и мной…
День за днем на лугу, босоногая,
Я медвяные травы топчу,
Чтобы вечером темной дорогою
К твоему прижиматься плечу.
Не отдам никому этой радости,
Не отдам я ее сентябрю, —
В обессиленном, тающем августе
Вместе с летом зеленым сгорю.

Стерся остывший закат,
Поле спокойно и просто.
Канул в дымящийся воздух
Зябнущий крик кулика.
В небе — вороний полет
Зыбкой, текучей дорогой…
Снова знакомой тревогой
Сохнущий рот опален.
Чем напоите меня,
Небо пустое и поле?..
Гаснут глухие вопросы…
Страшно — горячие слезы,
Слезы неистовой боли
В мертвые листья ронять.

Путь к неизбежному так недолог!
Страшною ведьмою, ступу креня,
Тьма налетает, сметая подолом
Поле и небо. Кто спрячет меня?
Бледные руки упавшего дня
Еле дрожат у подножья престола…
В этом беспомощном голом поле
Кто же укроет, кто спрячет меня?
Спуталась в темный клубок дорога,
В цепкие клочья сбилась мгла…
Вот и вся сказочка про Недотрогу:
Просто —
Царевна жила да была,
Много смеялась… И плакала много…
Потом —
умерла.

Парус упруго толкает ветер,
Ладная шхуна и смел рыбак.
Только беда, — что ни кинет сети —
Тина… Трава… Да внизу, под этим,
Странно шипя, шевелится мрак.
Что за проклятье! И крест на теле.
Благословив, проводила мать…
Плещутся волны… Вдруг налетели,
Ветром забились, в снастях засвистели,
Пеной рассыпались… еле-еле
Внятные чьи-то слова:
— На воде ли,
На суше — вспомнишь еще,
Как из-за шелка девичьих щек
Девичье сердце шутя ломать!

Я боюсь перестать смеяться,
Чтобы вновь не услышать боль.
Но сегодня играю роль
Отдыхающего паяца.
Так спокойно и просто с вами,
Шелестит по шоссе пикард,
И заплаканный сонный март
Тишину овевает снами.
Пересыпанный звездной пылью,
Надвигается мрак в глаза…
Ветер волосы рвет назад
И пытается нас осилить.
Этот вечер и тишь в подарок
Мне приятно принять от вас.
Вы — волшебник. Но этот час,
Если можно, отдайте даром.
Благодарна я нашей встрече,
Смутно слышу, что вы — мой друг,
Но на ваши пожатья рук
Мне, как прежде, ответить нечем.
О любви и восторгах разных
Я не стану судьбу молить,
Растянулось вокруг земли
Ожерелье огней алмазных…
Для меня ваша чуткость — плаха.
Ваше «детка моя» — как плеть.
Не люблю я себя жалеть
И от жалости глупой плакать.
Вот опять я должна смеяться,
Чтобы сжалась и стихла боль,
Перед вами играя роль
Веселящегося паяца.

Лишь избранникам дано — не многим —
Обновляться с каждою волной…
Разве не был месяцем двурогим,
Вещим знаком, путь отмечен мой?
И глаза молитвенно смотрели
На мелькающую рябь воды,
И колеса вдохновенно пели,
Заметая старые следы.
И неслась неокрыленной птицей
Тень моя по рисовым полям,
И дрожали синие зарницы,
И чертили сумрак тополя.
Паровоз выхватывал пространство
И швырял его по сторонам,
Но наивному людскому чванству
Улыбалась мудрая страна.
Могут ли гордиться человеком,
Что по карте разузнал про все,
Эти вот оранжевые реки,
Размывающие краснозем?..
И в колесной напряженной песне
Пробивался беспощадный такт:
Мертвый не воскреснет, не воскреснет!
Никак… Никак…

От милого старого дома
Я узкой тропою ушла.
Не скоро пристану к другому
Просить у кого-то тепла.
От солнца рукою прикроясь,
Привыкла я ждать и искать,
Пока не развяжется пояс,
Мой пояс щемящий — тоска.
Колеблется марево зноя,
Томит ожиданьем воды…
Я знаю, идет предо мною
Невидимый мне поводырь.
Алеют и тают закаты,
Течет надо мной синева…
Храню я по-прежнему свято
Зажженные в сердце слова.
Нерадостный путь мой — исканье,
Нерадостный отдых — пустырь,
Но боль о тебе — не страданье —
Мой строгий немой поводырь.

Мы не ищем счастья. Мы не ищем.
Это не отчаянье, не страх.
Пусть в степи безгласный ветер рыщет,
Пусть обвалы снежные в горах.
Пусть в холодном, сумрачном рассвете
Видим мы — занесены следы —
В наших избах все ж смеются дети,
Все ж над избами струится дым.
Пусть за все терновою наградой
Нам не рай обещан голубой,
А тоской пронизанная радость
И охваченная счастьем боль.
Снег… Ветра… Коротким летом — травы…
Все мы грешны. Нет средь нас святых.
Но мы знаем, знаем, — наше право —
Протоптать глубокие следы.