Даль Орлов - Место явки - стальная комната

Его главный тезис в тот вечер, почему, собственно, пришел, был краток: очень понравилась пьеса, очень хочу играть Толстого. Насколько это реально?

Что я мог ему сказать? Да ничего…

— Ах, Андрей Алексеевич, — только и сказал я ему, — если бы наша встреча состоялась чуть-чуть раньше — когда вы еще были главным режиссером! Взяли бы и сыграли. Теперь же надо искать согласия Олега Ефремова. А Ефремову я пьесу уже предлагал, он отказался, не читая. Сказал, что уже настрадался с этими классиками, хлебнул горя, когда ему закрыли «Медную бабушку» про Пушкина.

Расстались на том, что он попробует поговорить с Ефремовым сам. Видимо, разговор у них состоялся, потому что больше он не позвонил.

Жизнь «Ясной Поляны» хотелось продлить не только в театре, но и в кино. В возможности Александра Зархи, как было сказано, я не поверил. Телевизионный вариант, против которого не возражал бы, не прошел по другим известным причинам Даже, как говорится, «зайти с тыла» — через театр Киноактера не получилось. Но от поиска вариантов отказываться не хотелось.

И вот однажды мною было совершено действие из числа тех, что называют опрометчивыми, если не хотят, жалея, сопроводить его более терпкими определениями. Могу оправдаться только тем, что был в кино человеком еще новым и не мог предполагать, какими тут бывают проявления далеко не лучших черт человеческой натуры. Я тогда и сам оказался в дураках, и дорогим советским зрителям подсунул немалую свинью…

Но — по порядку.

Шла осень. 1974 год. Тбилиси. Тепло, солнечно, зелено. Здесь проходит выездной секретариат Союза кинематографистов. Продлить на халяву лето примчались и самые активные рядовые киношники, и столпы, мэтры, начальство. Последних, как и полагается по рангу, разместили в закрытой парковой зоне, во дворце сталинских времен — потолки высокие, кровати широкие, кусты подстрижены, дорожки вылизаны — вокруг экзотический ботанический разгул и пьянящей чистоты воздух. Питание, кстати, проверенное и бесплатное. Накрывают тихие официанты. Те, кто сюда сподобился вписаться, каждую минуту ощущает, что жизнь удалась. Волею неисповедимо вставших на небе звезд там оказался и я.

Заседаем в городе, в конференц-зале, работаем коротко и дружелюбно, а вот застолья гостеприимные хозяева делают нам долгими, в залах ресторанных, а то и под открытым небом, на природе. Тостующие пьют первыми, как и полагается, гости — вторыми, но тоже много. Вечерами наш брат-начальник сосредотачивается на государственной даче, отдыхает. Кто телевизор смотрит, кто прогуливается. Словом, атмосфера у тех дней была теплая и раскованная. И была еще одна особенность в той обстановке: близость к столпам провоцировала им доверять.

Вижу, у окна в столовом зале сидит, расслабившись после длинного дня, супружеская пара: Сергей Аполлинариевич Герасимов и Тамара Федоровна Макарова. Их представлять надо?.. Напомню только, что не было в Советской стране таких званий, регалий и лауреатств, которых бы они не были удостоены. Просто два живых музея боевой и трудовой славы.

Вот оно! — меня как пробило. Когда еще представится более подходящий момент! И я к ним подошел. Я толкнул им монолог.

— Вот что я подумал, Сергей Аполлинариевич, Тамара Федоровна! Давно хотел сказать… Послушайте… — Я преданно смотрел Герасимову в глаза, иногда прихватывая взглядом и его верную подругу жизни. Оба напряглись — не знали, чего ждать. Я сразу перешел на гиперболы, поскольку, думалось мне, именно в данном случае цель оправдывает средства. — Сергей Аполлинариевич, у вас за плечами великие фильмы и великие роли. Но жизнь продолжается, вы полны сил, в отличной форме. Люди ждут от вас следующего шага, а чем удивить теперь, чем поразить, с чем подняться выше уже взятых вершин? Что бы венчало по достоинству? Я хочу вам сделать предложение и, думаю, оно вас может заинтересовать. По своей значительности оно полностью соотносимо с вашим масштабом…

Тут я заметил, что их напряжение отступило. Они заинтересовались. Было похоже, что я попал в точку — они тоже, похоже, думали о проблеме, которую я так бесстыдно, в духе «Голого короля», обрисовал.

— Так вот, Сергей Аполлинариевич, Тамара Федоровна! Я — автор пьесы, в которой Лев Толстой впервые в русском театре вышел на сцену. Это первая дошедшая до сцены пьеса на такую тему, она одолела все инстанции, получила все необходимые одобрения, она поставлена и опубликована. Она может стать основой сценария для грандиозного фильма. Еще никто этого не делал в кино! Вы сыграете Льва, а Тамара Федоровна — Софью Андреевну. Я этим занимаюсь всю жизнь, и все про это знаю. Тут будет все, вы только представьте: и величие, и трагедия, и философская глубина, и острейший сюжет. А какая тут может быть актерская работа!

Реакция Герасимова, когда я закончил говорить, была мгновенной:

— А что мы будем делать с Шуриком? — быстро спросил он.

Из того, что первой у него выскочила именно эта реплика, можно было сделать два вывода. Первый: то, что я предложил, раньше Герасимову в голову не приходило. Если бы приходило раньше, то он уже давно бы придумал, что делать с Шуриком, и не стал бы об этом спрашивать меня. И второй вывод: он сразу оценил значительность идеи, сразу ее принял. Будь иначе, не стал бы с первых секунд вполне по деловому благоустройствать этого Шурика.

Он мгновенно оценил предложение, я же мгновенно понял, о каком Шурике идет речь: об Александре Григорьевиче Зархи. Видимо, Герасимов отлично знал, что Зархи мечтает снимать фильм о Толстом, режиссеры приятельствовали с молодых лет. Для меня этой проблемы не существовало, тем не менее, я сказал, чтобы на ней не тормозить:

— Проект так грандиозен, что если подумать, то и Шурику место найдется…

— А знаете, — включилась в наш диалог Тамара Федоровна, — это может получиться! Мы, когда разыгрывали шарады, Сергей Аполлинариевич — уйдет в спальню, приклеит там себе мочалку, как бороду, и появляется — мы просто падали: ну вылитый Лев Толстой!

— Причем здесь… — недовольно буркнул Герасимов, потер, по своему обычаю, боковину носа указательным пальцем и добавил: — Пришлите мне пьесу, я почитаю.

По приезде в Москву я сразу послал ему пьесу.

Прошел год. Потом второй. Потом третий. Периодически мы сталкивались на всяческих приемах, премьерах, юбилеях, Тамара Федоровна дружески сигнализировала издалека ручкой или, если я пробирался перед ними по узкому ряду, на мгновение брала за рукав и неизменно произносила: «Думаем, думаем, очень интересное предложение, думаем». Герасимов рядом молчал.

О том, что процесс думания завершился, я узнал не от них, а от Евгения Котова, тогдашнего директора киностудии имени Горького.