Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

— Так бы жить и жить! — мечтал вслух бай Божан. — Я человек не избалованный: для меня, ежели свобода, да каждый день ломоть белого хлеба с брынзой, да пара стручков лютого перца — больше ничего и не желаю. А коммунисты говорят: не одним хлебом и брынзой жив человек. Трудящийся народ должен потреблять больше калорий, регулярно питаться мясом, есть виноград и разные прочие цитрусы!..

Бай Божан имел в виду дошедшие до него толки об объединении крестьянских хозяйств в кооперативы.

…И вот началось. Ноябрьским вечером на митинге выступал с крыльца сельсовета первый масларевский народный староста Жоро Атанасов.

— Мелким хозяйствам из нужды не выбиться. Только при крупном, коллективном земледелии с помощью науки и техники можно достичь избытка продуктов сельского хозяйства, культурной и зажиточной жизни. Наши земли — полутораметровый чернозем, а мы в лучшие годы получаем нищенские урожаи — по восемьдесят — сто килограммов жита с декара. А почему? Потому, что пашем клюкой, а сеем рукой. Дайте этой земле трактор, сеялку, комбайн, да прибавьте ей минеральных удобрений!.. Тогда она станет родить такие урожаи, что сам бай Божан за Дунаем отродясь не видывал!..

Смотрит Божан на оратора и верит этому без времени поседевшему человеку, вся тяжкая и честная жизнь которого прошла у него на глазах. Босоногим юношей стоял Жоро с ним рука об руку «на рынке людей». Не забыть Божану, как фашистские палачи истязали коммуниста Атанасова за помощь партизанам, сбрили топором на его голове волосы, а потом бросили в тюрьму. Такой человек не обманет, дурного не посоветует.

На крыльцо поднялся секретарь сельской партийной организации Спас Балканский. Он сказал, что сорок масларевских коммунистов решили образовать кооперативное хозяйство и приглашают в него всех трудовых крестьян. Когда секретарь умолк, в передних рядах послышалось несколько возгласов в поддержку.

— Так какое же ваше слово, селяне?

Вопрос потонул в тревожной тишине. Наконец из толпы выплеснулся обычно густой, но сейчас надтреснутый от волнения бас Божана:

— Ты, Спасе, повремени!.. Девка, когда ей замуж идти, и то думает. А это дело посурьезней. Раскинуть умом нужно, взвесить, что к чему!..

Митинг одобрительно загудел. Люди волною хлынули с площади, растеклись ручьями по улицам, и постепенно скрип калиток приглушил их голоса.

Всю ночь ворочался, не сомкнув глаз, Божан. Виделась ему желтеющая нива — его собственная нива; сухими от жара губами повторял он клички пары своих волов; вспомнил, как прошлой осенью железный плужок сторговал… Теперь все нужно отдать в общественный котел!.. А каким трудом все это нажито!

Ни свет ни заря прибежала соседка «за цедилкой» и на ухо зашептала жене: «Косая баба Недялка ночью знамение на небе видела — Георгий-победоносец сидит на коне, в глазах угрюмость и копье прямо на крыльцо сельсовета нацелено. А в церкви случилось потемнение окон и круг вокруг лика святого Николы, ужасть как помрачнел!»

Что ни день, то новое «чудо»!.. Ядовитыми змеями поползли по селу слухи: «Обобществят все до последнего цыпленка», «До зернышка из закромов выгребут», «По́ миру пустят».

В одну ночь в Масларево забили полсотни волов и закололи сотни две свиней. Хлеб из сухих закромов навалом ссыпали в сырые ямы. Кулаки действовали замаскированно, исподтишка. Коммунисты шли открытым фронтом, убеждали словом, живым примером. Борьба была жестокая, не на жизнь, а на смерть. Но правда шаг за шагом отвоевывала позиции у врага.

К весне 150 хозяйств объединились в кооператив. Его назвали именем героически погибшего в борьбе с фашистами масларевского партизана Ивана Люцканова.

Стали собирать семена для посева. Кое-кто под видом зерна подсыпал озадков. Но государство взамен разносортице дало кооперативу элиту. Распахали межи, засеяли.

А осенью, когда убрали урожай и распределили богатые доходы по трудодням, в правление поступило еще триста прошений о принятии в кооператив.

Субботний вечер. На дворе январь. Год 1955-й. С неба третьи сутки валит, перемежаясь с дождем, мокрый снег. На проселочной дороге так развезло, что гусеничный трактор вязнет по самый картер. Народ доволен: «Много грязи — много хлеба».

В канцелярии масларевского кооператива окна залиты электрическим светом. Год завершен, предстоит общее собрание. Коммунисты и беспартийный актив советуются по поводу отчетного доклада правления.

Говорит председатель кооператива Борис Желязков, подвижной человек с черными проницательными глазами. Старики и молодые люди слушают его так, словно идет речь о самых будничных, ни чем не примечательных делах. Таков уж человек: легко забывает он тяжести и невзгоды прошлого, быстро свыкается с хорошей жизнью, и ему уже кажется, что так было в селе испокон века.

Прежде масларевские крестьяне сеяли только пшеницу. Теперь кооператив — многоотраслевое хозяйство. На его полях возделываются пшеница, ячмень, кукуруза, хлопчатник, подсолнечник, сахарная свекла. Прошлый год посадили виноград. Дедовская земля воздает сторицей. Кооператоры снимают с каждого декара по 250―280 килограммов пшеницы. Урожай неполивного хлопка достиг 160 килограммов с декара. Только от этой ценной технической культуры хозяйство получает более чем миллионный доход.

Актив одобряет доклад председателя и рекомендует особо заострить внимание на перспективах дальнейшего развития хозяйства, в частности на расширении виноградарства, садоводства, пчеловодства.

Повестка дня исчерпана, однако домой никто не спешит. Разговор продолжается. Вокруг председателя и его друга Жоро Атанасова, инструктора околийского комитета партии, сгрудилась группа кооператоров. Тридцатилетний геркулес бригадир Никола Трифонов интересуется:

— Жоро, а пожалуй, крепче и богаче нашего кооператива в округе не найдется другого?

— Ошибаешься, Никола. Побольше десятка таких будет!

— Ц-ц-ц, — разочарованно поцокал языком Трифонов. И, подумав, неожиданно заключил: — Это хорошо!

— Зато такой конефермы, как наша, никто на Дунае не имеет! — раздался запальчивый голос Васила Атанасова, заведующего конефермой, крайне противоположного по характеру своему скромному и спокойному брату Жоро.

— Да ты не хвастайся, — пробасил бай Божан. — Ферма как ферма, и все тут!..

— То есть как это — «и все тут»? — оторопел коневод. — Кони — рысаки чистых кровей, элита. За год от шестидесяти семи маток шестьдесят четыре жеребенка получил. Факт!

— Шестьдесят четыре, — с усмешкой проговорил Божан. — Нашел чем удивить! Вон Вырбан за год от каждой свиноматки по тридцать одному поросенку взял. И то не бахвалится!

— Ты, бай Божан, не понимаешь, что конь — это не свинья, — совсем серьезно объяснил коневод.