Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

…Дремучий бор шумит нынче за селом Аспарухово. Чудится, словно собраны у берега тысячи мачт с зелеными парусами. А на тенистой полянке бора, в белом, как пассажирский пароход, здании отдыхают дети ткачей комбината имени 1 Мая и с ними Атанаска — дочь Николая, плановика ткацкого цеха, сына Атанаски Димитровой. Знает Атанаска-младшая смысл слова «пейзаж» и много других мудреных слов, а вот как создавался этот пейзаж, ей еще не сказали. Да и трудно восприять детскому сознанию, что сорок лет назад девочки, среди которых была ее бабушка, рыли тут лунки, опускали в них саженцы и на каждый корень, чтобы он прижился, выливали по четыре ведра воды — таскали ее на коромыслах из дальнего колодца.

…Юных ткачих называли в окрестностях Аспарухово «синими рабынями». Потому «синими», что хозяин, одел их в синие сатиновые халаты, служившие и рабочей и выходной одеждой, и потому еще, что цвет лица девочек «гармонировал» спецовкам.

Я рассматриваю поблекшую от времени фотографию, на которой заснята группа ткачих. Они настолько измождены, что кажутся все на одно лицо и невозможно узнать среди них Атанаску Димитрову.

— Вот она я! В четвертом ряду. А это сестра Парашкева. Она не выдержала фабричной жизни и сбежала на второй год в село. Справа от меня — Данка, через одну от нее — Спаска и вот эта — Стояна заболели чахоткою. Николов отправил их к родителям «дышать горным воздухом», там они в скором времени и померли. Рядом с Данкою — видите, красивенькая такая — Цветана, еще трагичнее кончила. Изнасиловал ее хозяин, а когда забеременела, в море утопил, чтобы следы скрыть!..

Выдержала все Атанаска, выслужила швейную машинку, но не получила ее: вышла девушка замуж без позволения хозяина за его же работника Димитра, по сему поводу и была лишена «приданого». Выгнал Николов их обоих из фабрики. Однако спустя несколько месяцев «смилостивился», принял обратно, так как молодые были уже мастерами ткацкого дела.

Построили Димитр с Атанаскою в фабричном квартале глинобитную халупу, неказистее, чем хата Атанаскиного отца в селе Тича. Хотя и бедно жили, но в любви и согласии. Родила Атанаска одного сына, потом другого.

Работать на фабрике стало еще тяжелей. Николов урезал и без того ничтожную зарплату. Ткачи попытались протестовать. Коммунисты стали готовить забастовку. Но хозяин вызвал фашистскую жандармерию, «навел порядок», а всех «красных», в том числе Димитра и Атанаску, рассчитал, не заплатив за последний месяц.

Просила Атанаска Николова вернуть ее на работу.

— Двое детей, чем я их кормить буду?

— Подыхай вместе со своими щенятами! — процедил сквозь зубы Николов.

Муж вскоре умер. Несколько месяцев Димитрова была безработной, морскими ракушками детей кормила, потом устроилась на варненскую бумагопрядильную фабрику Кирилла.

…Звякнула щеколда: в широко распахнутую калитку вошел плотный, ладно скроенный мужчина лет тридцати. Оглядев придирчивым хозяйским оком гряды георгинов и гладиолусов, оцементированные дорожки в глянцево-зеленой кайме самшита, выразительно покачал головой:

— Твой дом, мама, наверняка получит от Народного совета грамоту образцового!

— За свой что́ говорить, а квартал наш — получит. Дом к дому, двор ко двору — чистенько, все прибрано, пройди от конца в конец с тряпкой — и нигде пылинки не пристанет… Знакомьтесь, мой старшой — Николай… У нас во всей стране развернулось движение за культурное жилище, чистоту и порядок в быту. Хорошее движение, современное. При социализме человек должен работать и жить красиво.

— Мама на производстве была запевалой новых движений и хотя ушла на пенсию, осталась верной своим традициям. Даже в буквальном смысле стала запевалой… В нашем Доме культуры не ладилось с самодеятельностью. С прошлого лета взялась она за это дело и сейчас такой хоровой и танцевальный коллектив выковала, что нет равных в округе!

— Есть еще один конкурент, сынок, — смеясь, вставила Атанаска. — Варненская народная опера!

Возвратился вскоре с работы второй сын — Марин, токарь судостроительного завода имени Георгия Димитрова, стройный, высокий парень с карими материнскими глазами и материнской копною черных кудрей.

— Собирай багаж, мамочка!

— А что случилось, сынок?

— Еду в путешествие по стране. Пятеро лучших производственников из пяти тысяч награждены путевками. Как видишь, не срамим фамилии!

— Будешь еще лучшим, если перестанешь хвастаться и сам собственноручно соберешь свой багаж, — наставительно сказал Николай.

— Да я не в том смысле, — немного стушевался меньшой. — Я просто-напросто объективно информировал свою родню и тебя, в частности, как профсоюзного деятеля!

— Хватит вам, петухи! — с нарочитой ворчливостью вмешалась мать. — Пойдемте-ка пить кофе!

Мы прошли в дом. По народному обычаю хозяйка похвалилась перед гостем, чем богата: провела по комнатам, показала обстановку. О таких домах люди говорят «полная чаша». Комнаты обставлены добротной мебелью, подобранной с тонким вкусом. Но взгляд больше всего занимали ковры, самотканые, каждый — художественное произведение искусных рук хозяйки.

За чашкою кофе продолжали разговор. И я услышал волнующий рассказ о новой жизни и новой судьбе женщины, труженицы, матери новой Болгарии.

…Рабочие вышибли Николова и николовых взашей. Атанаска Димитрова вернулась на фабрику. Ткацкие станки были прежними, старыми, цехи — тесными, но все ей казалось другим — большим и просторным. Так бывает после долгой темной и ненастной ночи, когда наступит безоблачный, свежий рассвет и все на земле выглядит по-иному: светлым, чистым, чудесным… И она по-иному себя почувствовала — сильной, здоровой, как в утро своей жизни.

— Люди работают с душой, — говорит Димитрова, и эти слова, пожалуй, больше всего помогают понять, как простая, забитая каторжным трудом и нуждою женщина выросла за годы народной власти в Человека с большой буквы, которым гордится вся страна.

…Гитлеровцы разграбили Болгарию, фашистские правители довели ее до грани национальной катастрофы. Народ ходил босым и оборванным. Георгий Димитров призвал ткачей выпускать больше материалов, чтобы одеть людей. А ткачей не хватало. И тогда Атанаска Димитрова, разведав об опыте своих советских подруг по профессии, начала обслуживать четыре, восемь и, наконец, двенадцать станков. Ее почин подхватили другие ткачихи в Аспарухово, Варне, Сливене, Габрово. Меньше чем за два с половиной года она выполнила личную норму двух пятилеток. Из сотканного ею материала сшито больше полутора миллионов платьев! Знатная ткачиха ездила в Советский Союз, Венгрию, другие социалистические страны, и отовсюду, как страстный коллекционер драгоценностей, она привозила крупицу опыта, которую не прятала в свою «скрыню», а выставляла напоказ, чтобы видели и учились молодые.