Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

Сердце партии — с людьми труда. За новаторство и самоотверженную работу Димитрова была награждена тремя Серебряными орденами труда, ей было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда, она была удостоена лауреата Димитровской премии. Земляки послали ее своим депутатом в высший орган власти — Народное собрание.

Фабрика выросла, была реконструирована на новой технической основе и превращена в комбинат. Буйно раскустилась молодая поросль ткачей. И хотя «тете Атанаске», как ее ласково называли девчата, уже перевалило на шестой десяток, она тоже хотела расти. Партийная организация послала ее в школу руководящих кадров. Училась Димитрова, как и работала, на высшую оценку, существующую в государстве. По окончании же школы вернулась на производство и была назначена заместителем директора комбината.

Главной ее заботой стала, как она сама выражается, «реконструкция быта ткачей». По инициативе и под руководством Димитровой было создано большое подсобное хозяйство на комбинате: посажен сад, заведен огород, разбиты виноградники, были построены больница, детские ясли, детский сад и создан тот лагерь, в котором отдыхает сейчас Атанаска-внучка.

Можно остановить и повернуть вспять воды, но над годами человек пока что не властен. Димитровой сравнялось 55. Она еще не устала. Но ведь смена есть, пусть не столь многоопытная, однако с молодыми силами, с задором. И, согласно социалистическому закону, наступила пора на заслуженный, обеспеченный отдых.

Провожали ее всем комбинатом.

— Погуляли на славу, ну и, как водится, по-бабьи поплакали. Дали мне «приданое», которое не получила от Николова: машинку швейную, кроме того, полное кухонное оборудование и много разных вещей. А главное, пенсию хорошую — тысячу левов месячно!

Димитрова, отодвигая недопитую чашку кофе, задумывается. И тут, улыбнувшись с грустинкою, вздыхает:

— Конечно, трудно было с людьми расставаться!

— Да, не забудь, мама, у тебя завтра на комбинате лекция, — словно бы невзначай, роняет старший сын, отрывая мать от ее раздумий.

— Знаю, помню, — оживляется Димитрова. — Впрочем, я не рассталась с ними. И лекции и Дом культуры, да и от производства не отрываюсь. Иногда за станком постою, покажу своим «племянницам», каков он, метод «тети Атанаски». Работать их учу и жить… Ведь как бывает: поженятся — она еще молодая, зеленая, ни сготовить обед, ни истратить с умом деньги, ни создать семейного уюта. Вот я и приду к ней на квартиру да покажу раз, другой. Глядь, и пошло на лад. Рады, благодарят, счастливы!..

— Не сыну перед гостем говорить, — обнимает мать меньшой, — но работы у тебя, как ушла на пенсию, прибавилось. Член райкома Отечественного фронта, заведующая женотделом, заместитель заведующего Дома культуры!..

— Мать двоих молодцов, бабушка пока что одной внучки и родная тетя двух с лишним тысяч «племянниц»-ткачих! — тормоша Марина, в тон ему со смехом продолжала Димитрова. — Иначе и быть не может, сынок. Без работы я сразу бы состарилась. Труд… он согревает кровь, молодит сердце. Нет, не пенсионерка я, мои родные!..

…Великая труженица вы, товарищ Атанаска Димитрова, героиня земли болгарской!

1959 г.

Остались позади и растаяли в пепельном мареве жаркого летнего дня отроги Балканского хребта. И словно дальше отодвинулась черта горизонта, открыв взору неоглядный простор Добруджанской равнины, похожей на степи Таврии.

На спуске с одного из холмов шофер выключил мотор, и машина, шедшая на третьей скорости, сама собой сбавила ход и остановилась.

— Что за восьмое чудо? С каких это пор колеса отказываются катиться под откос?

Улыбнувшись в смоляной ус, шофер продемонстрировал «фокус» еще раз, затем объяснил:

— Чудо природы — магнитная аномалия. Очевидно, под нами железняк!..

Включив мотор, сказал солидно, с гордостью:

— В Добрудже вы увидите много чудес. Только жаль, что вам не довелось побывать в наших местах прежде, лет этак пятнадцать или хотя бы десять назад. Ей-ей, человеку, не заставшему старой Добруджи, трудно представить себе, какой она была, а значит, по-настоящему оценить и то, что с нею стало!..

Едешь по степи, и кажется, что пшеничные поля огорожены зелеными гатями или валами: с северо-востока на юго-запад протянулись буйно разросшиеся лесные полосы. Там и сям в лощинах искрятся водоемы, по ним плавают стаи гусей и уток.

Вот на пути показался зеленый оазис. Машина вкатывает в село. Сквозь кружевной заслон палисадников проглядывают новые, добротные дома с просторными верандами и широкими окнами. На центральной площади — комплекс двухэтажных зданий: читалища, школы, больницы, народного совета и правления кооператива.

Минуем еще десяток сел-оазисов… И все они — одно к одному, как бусины в ожерелье.

Дорога сворачивает к белому городку в тополиной ограде. Тут, в «черноземном сердце» края, неподалеку от города Генерал Тошево, разместился Добруджанский научно-исследовательский сельскохозяйственный институт.

В страдную пору в кабинетах и лабораториях института хоть шаром покати.

— Все на полях и делянках, — объясняет сторож. — А Иван Гырбучев лекцию чабанам читает. Ежели вам его, провожу!..

Иван Гырбучев, директор института, мой старый знакомый. Одиннадцать лет назад, окончив Харьковский сельскохозяйственный институт, он проходил практику в Каменной степи, Воронежской области, где мы с ним и повстречались впервые. Теперь сын болгарского крестьянина стал известным ученым. Впрочем, годы и положение не изменили его. Те же юношеские искорки в живых карих глазах, та же «южная» непоседливость и энергия, тот же студенческий задор.

На полянке, поросшей муравою, тесным полукругом сидели человек тридцать. Это были чабаны из ближних и дальних добруджанских сел, приехавшие в институт «за опытом». Их интересовали проблемы рационального кормления скота, создание зеленого конвейера.

Когда лекция была закончена, зоотехник Мичо Мичев, однокашник Гырбучева по Харьковскому институту, повел чабанов на животноводческие фермы. Со мною на полянке остался, кроме директора, пожилой крестьянин по имени Тодор Янакиев, из села Дропла.

— Охота поговорить мне с русским братушкой, — сказал он откровенно. — А что касается ферм, то я тут не впервой и родословные всех животных на память изучил!

— Видите, какой у нас прилежный студент пошел, — подтрунил директор института и добавил серьезно: — Для ученого истинное счастье — работать с такой аудиторией!

— Эх, ежели бы мне да молодые годы, я бы всю зоотехническую науку превзошел! — воскликнул Тодор Янакиев. — А то ведь вместо школы отец в подпаски к чифликчии [44] Чифликчия — кулак, мелкий помещик. послал, чужие стада сторожить и собственный хлеб зарабатывать!