Генрих Боровик - Пролог (Часть 1)

Конрой ничего не сказал. Только посмотрел на меня выразительно.

«Кто такие цветы-дети? Цветок-дитя — это молодой человек или девушка, принадлежащие к новому поколению. Оно чутко и верит в идеалы. Оно верит, в любовь, красоту, мир, понимание, свободу, участие и помощь друг другу. Цветы-дети пытаются изменить мир воздействием своих идеалов.

Они любят выражать самих себя, через кольца, бусы, цветы. Цветы прекрасны, потому что они — часть природы. Цветы прекрасны, полны мира, никому не приносят вреда, а только украшают жизнь. То же самое и цветы-дети…»

«Понимаете, приходят два длинноволосых и, не спрашивая разрешения, лепят какой-то свой плакатик на витрине моего магазина. Что-то там такое насчет отношения к ближнему. Я их, конечно, спрашиваю: „Вы что же, говорю, нет у вас никакого уважения к частной собственности, что ли?“ Знаете, что они мне ответили? Ничего не ответили, вот что! Сказали только, что я болен, засмеялись и ушли».

Однажды, ещё мальчишкой, в школе я видел под микроскопом живую клетку, зараженную микробами. Я помню ограниченное пространство, усеянное мельчайшими движущимися организмами. Их было несчетное количество. Они беспорядочно и быстро передвигались, сталкивались, соединялись в группы, делились и разбегались снова.

Когда я впервые попал на балкон для экскурсантов в Нью-Йоркской бирже, я сразу вспомнил ту картинку под микроскопом. По желтому полу, усеянному бумажками «продай-купи», на первый взгляд беспорядочно бегали сотни людей в одинаковых светло-серых или кремовых пиджаках. Сверху видны только плечи и набриолиненные или лысые головы клерков и маклеров. Они вертятся вокруг невидимого бога. Сам бог не присутствует. Его не всегда понятные действия угадываются лишь в призрачном мелькании цифр, обозначающих, сколько стоит акция в эту минуту, в эту долю минуты. Бог где-то рядом. Где тишина и величие. А здесь его приёмная — шумная и бестолковая.

И вот в один прекрасный день на балкон для туристов, на которых клерки внизу обычно не обращают никакого внимания, пришли хиппи. Человек десять — пятнадцать. На этот раз, чтобы не вызвать подозрений, они были одеты довольно прилично. Даже при галстуках. Постояли некоторое время спокойно. Посмотрели на кипение серо-кремовой массы внизу, послушали объяснения гида. Потом кто-то из них крикнул: «Э-гей!»

Несколько десятков клерков приостановили свой ритуальный бег внизу по навощенному полу и с озабоченным удивлением, посмотрели вверх на галерею. Остальные продолжали движение. И тогда хиппи принялись спокойно вынимать из карманов зеленые бумажки и бросать их с улыбкой вниз — клеркам. Бумаженции летели медленно, как сухие листья с дерева, планируя на горячей воздушной волне, выдыхаемой сотней клерков.

И тут остановилось всё движение внизу. Целиком остановилось. Остолбенели с поднятыми вверх головами клерки и маклеры. Открыли рты. Потому что сверху, с балкона, к ним летели не простые бумажки зелёного цвета, а доллары… доллары!.. НАСТОЯЩИЕ ДОЛЛАРЫ!!!

Клерки всё стояли неподвижно. А сверху всё падали доллары, а хиппи всё улыбались спокойно и загадочно, как десяток Джоконд.

И тут клерки не выдержали. Люди, ежесекундно имеющие дело с распоряжениями «продай-купи» на сотни тысяч, миллионы долларов — чужих долларов, — бросились хватать с пола, ловить в воздухе однодолларовые купюрки.

Вот тогда сверху и раздался смех. Весёлый смех. Издевательский смех. Хиппи, по всей видимости, получили большое удовольствие.

Конечно, их выставили взашей. Но и на улице, на знаменитом перекрестке известных всему миру Уолл- и Брод-стрит, они продолжали смеяться. Взявшись за руки, они образовали круг и принялись танцевать (на УОЛЛ-СТРИТЕ!) и петь немудреные куплеты:

При этом они, говорят, выделывали непочтительные па.

Их, конечно, разогнала полиция…

Как-то поздно вечером несколько сот хиппи собрались на улице Святого Марка в Нью-Йорке, неподалеку от того места, где она пересекается с мрачной и грязной Третьей авеню. Музыканты хиппи забрались на кузов небольшого грузовичка, настроили свои электрогитары. Певица, известная среди хиппи под именем Шейла — Богиня трущоб, с воодушевлением затянула песню:

И все, кто был на перекрестке, грянули припев:

Попозже подъехал ещё один грузовичок. Хиппи вытащили из него небольшое вечнозеленое деревце, вырыли на пустыре в куче жирной грязи ямку и торжественно посадили дерево.

Толпа, увеличившаяся вдвое за счет зевак, приветственно кричала, размахивала шляпами и кепками. Электрогитары торжествующе орали с кузова, заглушая Богиню трущоб:

В толпе обнимались, передавали друг другу бумажные стаканчики с простоквашей.

Это был симпатичный праздник.

Полиция вела себя корректнейшим образом. Посадка дерева была обговорена с ней заранее. Копы не только не препятствовали шумной процедуре, но, наоборот, создали условия: закрыли улицу для транспорта.

Из уст в уста передавали в толпе хиппи миролюбивую фразу, сказанную капитаном Финком, начальником 9-го полицейского участка: «Пусть себе…»

Праздник кончился ровно в двенадцать часов ночи, как и было условлено с полицией. Об этом объявил хиппи-организатор через микрофон на грузовичке. И тот же хиппи попросил — пусть каждый, уходя с этой грязной и бедной улицы, нагнется и унесет толику мусора — рваную бумажку, окурок, кусок штукатурки. И каждый нагнулся. И каждый сделал то, о чем его просили. И улица сразу стала чище. Это было заметно даже ночью.

Перекрёсток опустел. А на куче грязи осталось стоять маленькое вечнозеленое деревце.

Ну, а когда на улице осталось уж совсем мало хиппи, миролюбивый капитан Финк, тот самый начальник 9-го участка, который произнес прекрасную фразу «Пусть себе…», подошёл к куче, грязи и собственноручно без натуги вытащил деревце и бросил его в кузов полицейского грузовика, чтобы отвезти на свалку.

Хиппи растерялись. Потом вознегодовали. Начали кричать «бу-у» — единственный способ, которым они могли выразить свой протест.

Капитан плюнул и приказал выбросить дерево из грузовика, но с условием, что хиппи не будут сажать его здесь, на пустыре. По его мнению, представление кончилось — декорации полагалось убрать.