Диана Виньковецкая - На линии горизонта

От внезапного удивления я просто опешила. Стою с верёвкой в руках. Но моё удивление на этом не закончилось. Оказавшись на поверхности, тушканчик встал, опираясь на задние лапы и хвост, и перво–наперво вдохнул свой родной воздух. Потом сложил передние лапы на груди и огляделся вокруг. Повернул голову в мою сторону и застыл. «Ты что, ко мне обращаешься?» — спросила я его. Тушканчик встряхнул головой и поклонился. Он благодарил меня! Сказал: — Спасибо! Я совершенно в этом не сомневаюсь. И только после «благодарения» освобождённый поскакал громадными прыжками, касаясь земли одними задними ногами, прижав передние к груди, руля хвостом с кисточкой, — не оглядываясь. Тушканчик скрылся в барханах, а я так и осталась стоять с верёвкой и удивлением. Какой урок преподнес мне маленький зверёк! Такая воля к жизни… непостижимая. «Какая у природы может быть тайна?» — допытывала сестра. Как рассказать об этом? Скажут, не мираж ли разгулялся в твоей голове? Жаль, что кроме меня, ничьи другие глаза не видели поведения тушканчика, хотя ящерицы, наверно, тоже удивились. Геологов однажды поразил медведь, пришедший в лагерь, чтоб люди сняли с его пасти банку от сгущенного молока — так долакомился, что присосал банку к морде, и собственными лапами не мог освободиться, пока не сообразил обратиться к более высокоразвитым. Но ведь то был медведь, есть даже домыслы, что люди — медвежьи родственники, а тут у мелкотравчатого такое поведение. Чей же я родственник?

Прислушиваюсь к слабому звуку песка, падающего со стенок шурфа. Слышу, как песчинки тонкой струйкой, чуть уловимо осыпаются, кажется — они хотят произнести звуки и напомнить мне про время и обязанности. Я начинаю рыть маленькие ямки, совершенно забыв про скорпионов и фаланг. Наливаю и наливаю воду из бидона в вырытые ямочки, отсчитываю время просачивания воды в землю на разных уровнях и составляю графики исчезновения. За два часа всю воду вылила и научно определила, что вода в песке исчезает довольно быстро, и нужно много воды, чтобы оросить пустыню из бидона. Шлангом не справиться. Предполагалось разрыть арыками и каналами всю Голодную степь, воду взять у Сыр–Дарьи и оплодотворить землю, чтобы завелись оазисы, сады, и чтоб никому не было обидно. Когда‑нибудь будет этот план осуществлён?

Успокоившись, что всю научную работу выполнила, что никто меня не укусил и не побеспокоил, и, привыкнув к шорохам молчания, осмеливаюсь осмотреть окрестности — пройти метров пять по пустыне до того бархана, за которым скрылся мой освобожденный. Бархан лежит, как большая песчаная подкова, волна из песка, на гребне которой завиваются песчинки. Говорили на лекциях, что барханы незаметно двигаются в сторону доминирующих ветров, — никак не понять, почему их ветер гонит навстречу себе? Хочу посмотреть, как это происходит? Что это значит, — отдельные верхние песчинки летят по ветру, а тело двигается против? Против ветра, против течения, против времени? В природе тоже есть противодвижения и разные причуды — оживающие пески, становящиеся одушевлёнными.

Я поднимаюсь на бархан и хочу дотронуться ладонью до завивающихся песчинок, но они оказываются неожиданно горячими, и неприятно попадают в лицо, показывая, что лицо нужно прикрывать, — может, так и чадра появилась? Не так просто разговаривать с пустыней, — тут свои пустынные законы. Поверхность бархана совсем голая, и только у подножья обтекаемого бархана пристроились сизо–зеленые колючие растения, свернувшиеся от сухости. Чтобы отыскать этот солененький прокорм, кому‑то из животных приходится быстро и много бегать.

Куда спрятался мой знакомый тушканчик? Не даёт мне покоя проблеск сознания… у мелкого существа. А у меня? Где твой проблеск? Где твоя верёвочка, чтоб выкарабкиваться из шурфов, ям, канав, лабиринтов? Кто её подкинет? Поймешь ли за что ухватиться? Додержишься ли до конца? (Почувствовала гораздо больше, чем можно сказать.) Смотрю вокруг и вижу по всей окружности моего обозрения без конца и края волны барханов. Они как орды из песка надвигается и всё поглощают, как бесшумнотекущее время монотонно и невидимо захватывают пространство. И эти песчаные волны прошлого, да и настоящего прикрывают и цивилизации, и тушканчиков, и всё, что с нами случается. Чувствую себя причастной к тому, что больше меня.

Для одного дня не слишком ли много испытаний?

Конечно, никаких следов от моего спасённого зверька, не отыскивается. По песку закручиваются только мелкие— мелкие смерчи. Спасённый, видно, уже давно очухался и зарылся где‑нибудь в теплом песке. След его простыл. От гигантских ханских царств, дворцов, династий не найти никаких следов, — всё позади, а уж от маленького тушканчика и подавно ничего не отыскивается. Остаётся только пейзаж из зыбкого песка — как онемевшее время, ставшее здесь пространством.

«Река времён в своём стремленья уносит все дела людей и топит в пропасти забвения народы, царства и царей». Строчки Державина пришли на ум. И среди миллиардов песка кварцевого, полешпатового, тёмноцветного, рогово–обманкового, разносоставного на каждого по песчиночке. Может, всё‑таки я «чуть–чуть» отличаюсь от песчиночки? А от тушканчика? Хотя всё зависит от ракурса и от взгляда на «чуть–чуть». И всё окажется совсем иным, если смотреть со стороны тушканчика или вечности…

В этот момент я услышала бибиканье машины, — за мной приехали.

И если меня в шутку спрашивали: каким зверем ты хотела бы быть? Я отвечала: Любым, только бы умным. Даже тушканчиком.

Нет, никогда, по крайней мере в нашей экспедиции, не попадалось такого чудо–повара, не виданного и не слыханного в геологических отрядах — со специальным высшим кулинарным образованием! Дипломированного! Всё–всё знающего про составы, витамины, нитраты, нуклеины, шарлотки… Повар Юрка, как мы его потом стали называть, поехал искать приключений и зарабатывать репутацию для заграничных поездок. Он попался на глаза нашему начальнику где‑то в Центральной экспедиции в тот самый момент, когда нам повар был нужен позарез. Юрка произвёл неизгладимое впечатление: он знал и видел, как едят в ресторанах! Как услышал Борис Семенович про «двенадцать хрусталей», накрываемых Юркой в «Европейской» и «Астории», как рюмочка с рюмочкой… стоят на крахмальных скатертях, то — уже видел полевые жестяные кружки, звенящими хрусталями. Кто бы устоял и не пришёл в восторг от таких познаний?! Ошарашил Юрка Бориса Семеновича так, что Юрку привезли на «Бобике», как министра пищевой промышленности.

Вытаращив глаза смотрели геологи и буровики на вышедшего из машины парня в чёрных очках, в соломенной шляпе, в нейлоновой «водолазке», белых носках, не понимая: где же повар, про которого говорили по рации и обещали прислать? Высокий, видный, чернобровый парень, одетый совсем не как рабочий или бам, а как столичный светский щёголь, многозначительной походкой прошёл мимо встречавших и загадочно встал рядом с Борисом Семеновичем. Они прошли на кухню.