Диана Виньковецкая - На линии горизонта

— Проходите, садитесь! Пробормотала, что не убрано, хотя Фира только сегодня наводила порядок.

— Мне нравится ваша обитель. У вас уютно, кругом цветы, — произнёс он, а я взяла в руки принесённые им тёмно–пунцовые цветы, они коснулись моего лица и как будто обожгли меня. Пошла в кухню к водопроводному крану, думаю, сбрызну их и поставлю в вазу. Вода льётся мимо, цветы в вазу не запихиваются, рассыпаются. И как их пристроить? Как угомонить эти гвоздики? Капли сверкают на них, как слёзы. В самом деле, что это я так переполошилась? Может быть, журчащий шум от брызг скроет моё волнение? Я и представить себе не могла, даже в мечтах ничего не думала… Возможно, чтобы так взволноваться? Как хмельная. Престарелая Лолита! Мне вдруг стало стыдно. В самом деле в какую‑то секунду я захотела, чтобы он ушёл… сама не знаю, почему? Отогнала от себя эту мысль. А капли текут по хрупким стебелькам и лепесткам цветов. Нет, это роса, не слёзы. «Не думай ничего негативного». Или сон меня как‑то переменил, или влияние Америки, дочки, внучки или чего? Внезапно я внутри переменилась. Вытащила из шкафа бутылку коньяка, который мы с Беллой не допили, и, вернувшись из кухни, вдруг безотчётно для себя сказала:

— Феликс, я вас ждала.

А сама букетом прикрываюсь, будто хочу понюхать цветы, и сквозь головки цветков с холодными капельками росы искоса гляжу на него. Мне показалось, что он слегка смутился. Поставила вазу на стол, принесла рюмки и коньяк, и букет оказался между нами. Я отодвинула его на край столика, но время от времени взгляд приковывается к этим тёмно–пунцовым цветам. Они освещаются светом от лампы, искрятся и лепестки отбрасывают игольчатую тень. И никто не поверит, что цветы давали мне успокоение, какую‑то уверенность. Посмотрю… и на душе спокойнее. Нет, не слёзы, а роса. Такая роса бывает по утрам на лугах, — думаю про себя.

Феликс тем временем рассматривал фотографии, стоящие у меня на письменном столике.

— Вы такая красавица! Вы были очень красивы в молодости, но и сейчас ваше лицо прекрасно, — слышу я его спокойный, приятный голос. Мне никто никогда не говорил, что я была красивая, не принято было! Так нас воспитывали, чтоб не зазнавались. Теперь‑то я вижу, что и правда, — наши женщины не хуже ихних американских, только вот беда, не хватало нам ухода, хорошего гардероба и собственного возвеличивания. Только тут в Америке до меня дошло, как это важно. Я, однако, с самой молодости всегда лицо тёрла суконной тряпкой или мочалкой, и может быть, потому у меня морщин мало, моложе, говорят, выгляжу и, бывает, не верят, что у меня такие взрослые внуки.

Мы сели за стол и после того, как выпили по капельке коньяка, приступили к чаепитию. Я поставила свои любимые чашки из тончайшего китайского фарфора, переливчатых цветов, купленные Леной в антикварном магазине, вместе с чайником, на котором был выписан зелёный дракон.

— Какой вы любите пить чай? Заваренный в чайнике или разлитый по чашкам в готовых мешочках? — спросила я.

— Мне будет приятнее, если вы приготовите чай сами, — ответил Феликс. Я захотела моментально исполнить его просьбу, слишком круто повернулась, чтобы достать драконовый чайник, и задела локтем стоявшую возле меня чашку. Она разбилась. В растерянности стою над переливающимися осколками, и не то, чтобы мне её было очень жаль, а просто огорчаюсь от своей неуклюжести.

— Я такая неловкая… Замолчала.

— Не тяготитесь, Даша. Это к счастью, — сказал он и наклонился подбирать осколки моей оплошности.

Не могу забыть той минуты, когда он подобрал осколки бывшей чашки, бережно их сложил на столе и, стоя на одном колене, посмотрел на меня. Глаза у него были глубокие, вдумчивые, ясные. Взгляд тихий, ни лукавства, ни надменности. По глазам ведь человека видно, как кто смотрит. Он сел перед столом на маленькую скамеечку напротив меня и взял мою руку.

— Даша, у вас добрые голубые глаза. Вы сохранили чистоту своего сердца, и все такие люди кажутся всегда гораздо моложе своего возраста.

Я вздрогнула, лицо моё похолодело. Что ты будешь делать? Я потеряла все силы говорить, онемела. Я ничего перед собой не видела, не слышала и на какое‑то время исчезла. Как из небытия я увидела ясно только лампу с красными и зелёными узорами. Всё пошло в голове крутиться… красное и зелёное, как в моём сне. Был вещим этот сон? Я перепутала внутри себя реальность и фантазию. Уж не помешалась ли я? Подступило отрадное чувство, не похожее на те, которые всю жизнь переживала. Я не имела опыта в отношениях и чувствах и просто совершенно замерла в этой отраде.

Он стал спокойно рассуждать о том, как ему хорошо со мной, как не хочется уходить.

— Вы любите петь?

Я умоляюще посмотрела на свою маленькую фисгармонию, думаю, сейчас придёт спасенье, спою что— нибудь, ничего не нужно будет говорить. Я подошла к своему маленькому инструменту и запела.

Пусть я с вами совсем не знаком, и далёко отсюда мой дом…

Слышу, что он тихонечко подпевает… «Так скажите хоть слово — сам не знаю о чём?»

Можно ли завтра зайти? — Может, отговориться? Стою, не отвечаю ни одного слова. Потерялась совершенно, подняла глаза на букет — ни росы, ни слёз — вся вода уже испарилась. И вдруг сама от себя не ожидая, произношу:

— Милости прошу! Феликс, я буду рада.

В тот вечер я долго не могла успокоиться… Вспоминала стихи и строчки Пушкина: «О, кто б немых её страданий в сей быстрый миг не прочитал?» Ахматовой: «Я на правую руку надела перчатку с левой руки». — Я и без перчаток растерялась. Всю ночь лежала с закрытыми глазами и не могла уснуть. Много картин проходило перед глазами. Слова Леночки шептала про себя: «Мама, все себя переоценивают, а ты наоборот, не понимаешь своей ценности. Ты умная и красивая. Ты должна лучше к себе относиться». Как? Что сделать для этого? Как удержать в себе это отрадное состояние?

Через день Феликс пришёл с двумя чашечками на ножках, поставил их рядом и сказал:

— Эти чашки так и будут всегда стоять рядом. А мы из них будем всегда пить чай. Так просто и убедительно, он это сказал, что я только улыбнулась.

Наступил настоящий перелом в моей жизни. В течение полу го да моё существование полностью изменилось: я подружилась с Феликсом. Я всю мою жизнь ждала какого— то изменения, хотя мне казалось, что у меня и не было возвышенных мыслей. Я почувствовала на себе действие, уж не знаю, как и выразиться, прекрасного отношения, в чистом виде, и его безмерная доброта меня будто растопила. У нас возник братский союз. Произошло чудо: каждый день стал как праздник. Почти каждый может почувствовать, как из доверия и понимания вырастает новая, молодая душа. Всё настолько было неожиданным, насколько и непонятным, ни с чем не сравнимым состоянием.