Виктор Ардов - Этюды к портретам

И, что очень важно, смешные свойства персонажа обнаруживаются там, где их никто не ждал, — Ильинский про- лагает новые дороги для нашего осуждения.

Таков был юмор Ильинского и в «Рогоносце». Таков он и в других его ролях.

А следующая большая работа Ильинского — Аркашка в «Лесе» все в том же театре, носившем странное название ГОСТИМ.

Я очень люблю и необычайно высоко ценю А. Н. Островского. Поэтому, полагаю, мне простительно будет сказать, что «Лес», насчитывающий огромное количество великолепных сцен, персонажей, удивительных диалогов и мыслей, есть наиболее слабая по своей драматургии пьеса великого писателя. «Лес» просто рассыпается на отдельные куски — частью интересные и захватывающие, частью вялые. Мне кажется, это происходит потому, что для большой галереи типов, взаимоотношений, наблюдений и характеристик, вложенных автором в «Лес», чересчур слаба первая и долженствующая скрепить всю пьесу интрига: судьба Ксюши и молодого Восьмибратова. Для такой махины, как «Лес», эта любовь с препятствиями может служить тоже только одним из эпизодов.

Сколько раз ни приходилось мне видеть «Лес» на сцене, всегда я убеждался, что собрать воедино эту вещь невозможно. Поэтому и вышло так, что в постановке ГОСТИМа на первое место вышел комик — Аркашка. В данной постановке в нем ничего почти не осталось от вымершего задолго перед тем социального типа люмпен-актера. Играть Аркаш- ку как фигуру бытовую невозможно было уже в 20-х годах. Ни постановщик, ни исполнитель — Ильинский — и не ставили перед собою этой бессмысленной задачи.

Весь спектакль по ритмам, по сценической инженерии (в посильных размерах), по трактовке всех персонажей явно подтягивался к острому и разнообразному зрелищу, свойственному нашему веку. Во внешнем даже облике Аркашки можно было усмотреть влияние Чаплина. Резкие приемы кинокомика, у которого каждое появление непременно связано с каким-нибудь точно сделанным смехотворным трюком, отличали Аркашку с первого его Еыхода.

Кто из видевших этот спектакль не помнит, как ловил рыбу в воображаемой реке Аркашка — Ильинский?.. Публика аплодировала на великолепно выполненный этюд игры с воображаемыми предметами. Помнится, поглядев «Лес», я потом заставил Ильинского дома для меня одного сыграть этот кусочек: пойманная рыбка трепещет в руках у Аркашки, и он боится упустить ее обратно в воду.

Игорь Владимирович сыграл мне свою рыбку. И я удивился тому, какими простыми средствами добивается актер такого убедительного эффекта.

Из всех ролей Ильинского Аркашка отличался наиболее подчеркнутым и точным ритмом. Свой комический текст артист просто скандировал. Он находил ритмический рисунок для гнева Аркашки, для его смеха, для припадков страха и так далее. В сочетании с костюмом, напоминающим ныне забытый на эстраде «рваный жанр» (бродяга, босяк), с мизансценами, нарочито закругленными и тоже подчиненными ритму, с жестами и мимикой клоунского характера такой замысел сочетался великолепно.

Разумеется, «ревнители» и «знатоки» нашли повод обижаться и за Островского, и за тех корифеев сцены, которые играли когда-то эту роль по освященной традиции. Но, по- моему, обижаться не стоило. Того, что когда-то прельщало господ «ревнителей», теперь не существует. И вот вам еще одно доказательство: уже в 40-х годах «Лес» поставлен был во МХАТе. Аркашку играл талантливейший и очень мягкий актер В. О. Топорков. А на первое место вышел Восьмибратов в исполнении С. К. Блинникова, потому что в реалистическом плане роль Аркашки умерла.

Ни в одной роли Ильинский не позволял себе так беззаботно и с таким наслаждением, заметным даже из зрительного зала, купаться в комической стихии, как он это делал, играя Аркашку. Вот тут подсобные конструкции вместо декорации воистину помогали артисту. Качели, на которых он качался вместе с ключницей Ульяной, навесной пандус, своими спиралями занявший всю кубатуру сцены, и множество гораздо менее заметных и громоздких приспособлений превратили место действия в подлинный арсенал комика. Это было великолепное зрелище — Ильинский, освоивший и использовавший все сценические приспособления, и. притом приспособления смелые, разнообразные, находчивые, если можно так выразиться…

На сцене действовало наивное существо, которое стремилось взять как можно больше от этого богатого дома и не скрывало от зрителей своей забавной жадности. Но трусость, незнание каких-то местных обычаев и борьба интересов у обитателей здешнего дома то и дело заставляли это существо отступать, прятаться, удирать. Но ненадолго. Только что скрылся Аркашка от разгневанного Геннадия Демьяновича, ан смотришь — он опять уже норовит урвать сладкий кусок в богатом и безалаберном барском доме… Я не случайно написал «существо». Было в резвости и непосредственных проявлениях всяческих инстинктов у Ильинского что-то, что напоминало шаловливую обезьянку, — помните, как на рисунках карикатуриста Буша?.. И опять-таки, возьмись за такую интерпретацию исполнитель, не столь одаренный и обаятельный, — получилось бы, вероятно, зрелище неприятное.

А у Ильинского при всем нарушении канонов все-таки оставалось нетронутым основное зерно роли: да, в помещичий дом, чинный и церемонный, попал бродяга, много голодавший и много битый человек. Несоответствие только подчеркивалось, усиливалось, но не подменялось.

А что касается того, как порою изменяется содержание одного и того же сценического образа, то на сей счет, думаю, уместно будет вспомнить случай почти аналогичный. Театральные летописцы зафиксировали встречу драматурга А. В. Сухово-Кобылина с лучшим (по признанию всей театральной критики) исполнителем роли комика в его пьесе «Свадьба Кречинского»: считают, что никто не исполнял Расплюева сильнее, чем В. Н. Давыдов. Давыдов! Корифей академической сцены!.. И что же сказал автор, посмотрев Давыдова? Цитирую по памяти:

— Помилуйте, этот Расплюев какой-то бродяга. Такого и не пустили бы в гостиную Муромского…

Но зрители конца прошлого века уже настолько разнились от церемонного барина Сухово-Кобылина, что им казалась игра Давыдова реалистической. И умный автор закончил свое суждение так:

— А впрочем, если публике это нравится, пускай будет по-ихнему…

Неправда ли, интересная выходит параллель к нашему случаю?

Мне хочется привести здесь описание того, как Ильинский играл Аркашку уже в качестве артиста Малого театра с таким партнером в роли Несчастливцева, как Пров Михайлович Садовский…

К знаменитому дорожному столбу из «Леса» Островского вместе с трагиком Несчастливцевым подходит маленький человечек с узелком на палке, в немыслимом каком-то кепи и пегих штанах. Востренький нос и бородка движутся непрестанно. Он очень смешон — бывший любовник, впоследствии комик и суфлер — Аркадий Счастливцев. Он смешон и когда он хочет вызвать смех, с буффонным нажимом произнося простые слова «Днем с огнем не найдешь» несколько в нос: «Дынюом сы агнюом ни найдешшш!»