Елизавета Каспарова - Путешествие вокруг Солнца на земном шаре

В доме — беспорядок, и все часы показывают разное время.

Еще одна игра — камень, ножницы, бумага… раз, два, три! Джибра вместе со своим приятелем играл в эту игру до остервенения, до хрипоты, пеной у рта выкрикивая «камень, ножницы, бумага!», пока, наконец, их насильно не растаскивали в стороны учителя, а мальчики все продолжали судорожно выкидывать пальцы и выкрикивать заветные слова…

В низких лучах заходящего солнца плавает тополиный пух… Если долго смотреть на это — возникает ощущение невесомости…

Жидкие деньги.

Ликующее летнее утро… «Атласный» лиственный шум. Листва «наливается» солнцем, потом вдруг солнце «оттекает», чтобы через мгновение — снова проникнуть… На полу — горячие солнечные полосы и пятна… Особое блаженство чувствовать все это сквозь закрытые веки — и ощущать всем своим существом тяжелую сладость земной неволи…

Разноцветное монпансье, похожее на пуговки. В жестяных коробках — высоких цилиндрических и низеньких круглых. Обычно на дне образовывался громыхающий слипшийся ком. Такой же формы, но упакованные в прозрачные, быстро рвущиеся пакетики, были леденцы от кашля; глубокого зеленого цвета, манящие, обещающие кислый, дюшесный вкус… Но как они предательски разочаровывали! Как мстили своим аптекарским, долгим лекарственным привкусом…

«В гостях у сказки»; чужая, питерская передача «Сказка за сказкой». Всегда сказку прерывали на самом интересном месте и беспощадно заставляли ждать. Целую неделю! Тетя Валя вкусно шуршала письмами, поделками и рисунками юных зрителей. Однажды я видела там, в ее налакированных пальцах (о, счастье!) и свой гуашевый рисунок.

Один маленький котик считал, что в мире пять стихий: Огонь, Земля, Вода, Воздух и Молоко.

Шли мы со Свиньком и Майклом поздним вечером на флэт, к кому-то в гости. Стоял ноябрь-месяц. Идти было долго, вечер был холодный, промозглый; ветер безжалостный, проникающий во все закоулки, злобно швырял нам в лицо пригоршни колючего снега… Слякоть, ноги промокли. Помню, совсем мы из сил выбились от всего этого бесконечного холода, оттого, что ближайшие полгода будет все так же холодно и мерзко, и ничего-то с этим не поделаешь, и винить вроде некого… И тогда Свинек выпрямился в своем бедном пальтишке, (которое он почему-то гордо именовал «охотничьем») и крикнул, потрясая кулаком: «Это все правительство виновато!»

Мы с сестрой всегда были очень близки. Особое удовольствие доставляло долго обсуждать кого-то и что-то; часто эти разговоры велись далеко за полночь, и возмущенная мама стучала нам в стенку или являлась во всей своей грозной красе — в ночной рубашке и босиком и, включив беспощадный «верхний» свет, принималась нас отчитывать. Разговоры накрывали нас с головой, не давая опомниться, почему-то особенно часто во время укладывания спать, и тогда мы, застигнутые разговором, беседовали то в одной туфле или недоснятых колготках, надев один рукав ночной рубашки или напялив ненужную, случайно подвернувшуюся кофту… Как-то мама застала нас как раз в таком полураздетом состоянии, забывших все на свете и беседовавших на вселенские темы. Мама начала нас стыдить и, как обычно, привела нам некогда впечатляющий, а теперь порядком надоевший и ставший совершенно плоским пример — про солдат, «которые в армии раздеваются за 45 секунд». Видя, что этот старый добрый способ не помогает, она в отчаянии воскликнула: «вас бы в казарму! Там бы вас быстро научили раздеваться!»

Смотришь на старинные фотографии, каким-то образом, понимаешь, что все они умерли — давно, безвозвратно, все, все — дамы в шляпах, усатые господа, прислуга и даже самые маленькие дети, собаки, лошади; развалились и стерлись в пыль… А когда смотришь на фотографии в парикмахерской, возникает ощущение, странным образом противоположное предыдущему, — что эти люди никогда и не жили. Вид у них — каких-то гомункулусов, выращенных прямо с этими невероятными прическами на головах… Некая аналогия — с дежа вю и жа ме вю.

Девочка-подросток с максималистским бескомпромиссным выражением лица; на майки значки — на фосфорном фоне написано: «Ты не прав!», «Зря смеешься!», «Не учите меня жить!»

Пойти поспать на маковое поле? (И. Ю.)

Озвучивание фотографий.

Топор имени Достоевского.

Вечер чеченской мафии (объявление в доме культуры).

Братья Кипиани: завозим-вивозим (объявление в газете).

Привычный смысл фразы: «Какое сегодня число?», опрокидывается в мгновение ока ответом растерявшегося иностранца: «У нас сегодня много чисел…»

— Как твое космическое житье — бытье? (потом быстро, скороговоркой) — А вот мое космическое житье — бытье!

В апреле 1990 года в Москве была выставка Жана Тэнгли, одна из его больших инсталляций стояла прямо на улице перед входом в ЦДХ. Разные предметы совершали движения во всех возможных плоскостях и направлениях (в центре внимания находился большой косметический набор и разноцветный велосипед). Устав от всех этих взмахов, покачиваний, вращений и скрипа, я вышла и остановилась у входа. И тут жизнь, которая, как известно, богаче любого искусства, преподнесла мне свой подарок: на фоне освещенной контражуром инсталляции Тэнгли, стояла группа глухонемых, оживленно обсуждавших эту инсталляцию.

Помню, ехала свадебная машина: вся в лентах, куклах и воздушных шарах, один шарик оторвался и запрыгал-заметался посередине дороги. Он был в виде сердца, на нем было написано «LOVE». В следующую секунду он был раздавлен проезжавшей машиной.

Я сижу в глубоком мягком кресле и прислушиваюсь к звукам нашего дома: скрипу измученной входной двери, дерганью лифта, крикам на улице, и тяжелым, глухим шагам наверху…

У каждого времени года есть свой звуковой ландшафт: зимой все Звуки удалены и как бы обернуты в вату. Поэтому самые зимние звуки — это собачий лай где-то вдалеке, гудки поездов, глухие звуки в квартирах соседей и скребущий звук лопаты.

Сейчас в саду перед домом пели что-то пьяные, душевно так — что-то про бессонницу и врагов. Вскоре их забрала милиция.

Вход — вдох и выход — выдох метро.

Мальчишка в вагоне метро едет с дедушкой, который решительно и крепко держит его за руку. Мальчик уже никак не может воспротивиться и выражает свой протест гримасами, которые тайком от деда строит окружающим.