Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Вишь, ловок Цыган… Да тута холку сотрешь яруги энти пахать.

– Эх, Ванькя… – хмуро вздыхает Баранчик. – Он дело говорить…

На мостках стирка, бабы стучат вальками. На берегу сидит старуха Бзыря, мусолит черный сухарь в беззубых деснах. Баба по прозвищу Трынка спускается к мосткам.

– Здорово ночевали, деушки. А я, вишь, как припозднилася со скотиной…

Они расступились, давая ей место. Домашка Слизниха при виде Трынки насупилась. Та опустилась на колени и стала вытаскивать белье из чугуна, в упор разглядывая Вар– вару.

– Чтой-то ты тихая нонче, – сказала Крячиха. – Али с похмелья?

– Мужик, леший, косой порезался, а пока я с им валандалася, козел все бураки помял…

Трынка все смотрела на Варвару:

– А на погляд ничего не видать. Девка и девка. Правду, што ль, гутарють, Ванькя с тобой не живеть?

Она спрашивала с беззлобным любопытством, и Варвара, не зная, что сказать, опустив голову, стучала вальком. Клашка засмеялась:

– Мужик не гораздый, так свекор-батюшка приголубить…

– Трофимыч-то? Энтот шустрый, только отвернися…

Варваре стало обидно за Баранчика.

– Папаша… – выдавила она, – они справедливыя…

Бабы заржали.

– Уж наведался! – заливалась Клашка. – Баба Бзыря, скажи, а снохачи прежде были?

– А то!

– Али плохо? – ухмыльнулась Трынка. – Сперва свекор побалуеть, опосля мужик придеть, полировку дасть…

Домашка сердито плюнула:

– Тьфу, нечисть! Да я б ему всю рожу раскорябала, только б сунулся!

– Ты, Домашка, дюже гордая, – c невинным видом cказала Трынка. – А то бы приманула, уж отвалил бы Баранчик пятак за твои стропилы…

Бабы захохотали.

– Видал татарин во сне кисель, да ложки не было! – заливалась Трынка.

Домашка вскочила и спихнула ее в воду. Трынка вылезла, вцепилась в волосы Домашке. Началась драка. Бабы разнимали их, смеясь.

– Лягушка безхвостая! Доска неструганая! Утоплю, как кутенка!

Порядком помятая, Домашка, давясь слезами, схватила белье и ушла. Трынка отжала рубаху и, принявшись за стирку, опять пристала к Варваре:

– Неужли так целкой и ходишь? Ты ба к Чуманихе сходила…

– Ванькя-то с виду жеребец, – заметила Клашка.

– Он к Аниске ходил, она его не корила. Значить, справный, можеть по кобелиному делу займаться…

– А чего ж своих курей не топчеть?

Бзыря задумчиво сказала:

– А кто их, дьяволов, разбереть, какого им рожна надоть…

Варвара смеялась со всеми, радуясь, что от нее отстали.

Крячиха спросила:

– А ты слухала, как он ссыть? Неужли матеря не сказывала? Да у нас энто кажная девка знаеть! Мужик должон ссать, как конь, штоб кипела, горох с кусту сшибать должон. Тады он и табе нажарить не хуже жерябца. Ты послухай.

Вальки опять застучали.

– Ссыть он крепко, – робко сказала Варвара.

Бабы дружно покатились со смеху.

На дворе стояла лошадь, запряженная в телегу, тыквы навалены горой. Варвара с мытым бельем в пехтере зашла в калитку.

Ей послышались голоса в амбаре. Она хотела заглянуть туда, подошла, но, прислушавшись, застыла.

Оттуда доносился горячий шепот, возня и сдавленные стоны.

От летней кухни тянуло дымом, пыхтел котел, роняя пену. Варвара сняла его с огня и убежала в избу.

Стукнула дверь. Из сеней влетела Панька, разгоряченная и растрепанная:

– Ты пошто к печке совалася? Чего ты тама позабыла?

Варвара сделала вид, что роется в белье.

– Дак я…

– А энто што? Сам он туды прыгнул?

В руке у Паньки была дохлая мышь. Она схватила Варвару за волосы и стала таскать туда-сюда.

– Ты пошто мине мыша в котел поклала? Ах ты, подколодница, анчутка белоглазая!

И сунула мышь ей за вырез рубахи. Варвара взвыла как ужаленная, вырвалась и вытрясла мышь на пол.

– А я-то, дура, все не смекну! У мине молоко давеча вся скисла, заутре доенная! Принесла, поставила на одною минуточку…

Баранчик зашел в сени, черпнул воды и стал жадно пить. В его присутствии Варвара совсем потерялась, она боялась взглянуть в его сторону.

– За что же вы на мине напраслину говорите… – лепетала она.

Панька только рассвирепела:

– Вишь, тихоня! Люди-то недаром гутарють, что глаз у ей урочный…

– Закрой мельницу, – сказал Баранчик, переводя дух, и покосился на Варвару: – А ты чего терпишь, овца безхвостая? Отбрехаться не умеешь?

В сарае для скотины Варвара убирала навоз.

– Чего там ишо? Обратно не поделили?

Иван пришел с поля.

– Подь сюды…

Она покорно подошла, стала перед ним. Он разжал кулак – на ладони у него лежали маленькие сережки.

Уронив вилы, она подняла на него растерянный взгляд. Обтерла руки, осторожно взяла сережку. Камешек блеснул розовым огнем.

В горнице умывался Егор. Заглядывая в зеркало из-за его спины, Варвара никак не могла попасть в дырку в мочке уха. Наконец попала, повела головой и, счастливая, повернулась к Ивану:

– Ой, Вань…

Феклуша с Панькой замолчали и тоже смотрели на Варвару.

– Небось, полтину отдал, не мене, – сказала Феклуша.

Баранчик, с сапогом и шилом в руке, глянул поверх очков:

– Ай с твово карману?

Варвара стала собирать на стол. Про сережки она не забывала, двигалась неторопливо, плавно.

У ворот кто-то кричал. Феклуша глянула в окно:

– Странница, што ль? Варькя, поди, вынеси хлебушка…

Варвара с краюхой хлеба в руках открыла калитку.

Евсевна с палочкой беспокойно оглядывалась на собак. Увидев Варвару, она вся расплылась счастливой улыбкой и шагнула на двор:

– Доча, дите моя… Эвон какая ты стала! А я, вишь, в Киев ходила, дай, думаю, кровиночку наведаю… Чего ты?

Варвара всхлипнула, и слезы ручьем полились по ее щекам.

– Маманечка родная…

Евсевна хотела обнять Варвару, но та рухнула на колени, обхватила юбку и ее босые ноги.

– Золотая вы моя! Заберите меня отседова! Христом Богом молю, нету моих силов!

На крик все семейство вышло на крыльцо, и Евсевна перепугалась еще больше.

– Да окстися, страм какой, люди глядять! Господь с тобой, Варюха!

– Зачем вы мине взамуж отдали! – вопила Варвара. – Али я вам постылая? Ножки ваши цаловать буду, христарадничать пойду, только заберитя!

С крыльца хмуро смотрели на них мужики.

У церкви топчется народ. Из толпы нарядных девок и баб доносятся взрывы смеха. Дёма Цыган развлекает их байками, скаля белые зубы, и то и дело косится на Варвару.

Она чувствует его взгляд и старается в ту сторону не смотреть.

Мужики потянулись к кабаку.

– А сам-то что ж? – спрашивает Феклушу Крячиха. – В городу застрял?

– Не поспел. Видать, не управился…

– В городу-то в соборе нонче сам преосвященный служить…

Подходит Панька, спускает Васятку, дает подзатыльник Тимохе, отряхивает его:

– В дерюге табе ходить! Домой ступайте…

Она спрашивает Феклушу: