Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Вы на кладбище-то пойдете?

– Ишо вон святить не начинали, а дома-то делов…

– Без вас управим. Мы вона с Варькей…

Она подмигивает Варваре. Та с удивлением косится на Паньку.

– Ступайте вон лучше с Крячихой, поплакайте да яблочков на могилки положьте…

Когда Крячиха отворачивается, Панька говорит Феклуше:

– Слыхали, чего бабы брешуть? Папаша вроде Сухалёв хутор купили… Энто где уваровского купца зарезали?

Феклуша в страхе крестится:

– Спаси Христос! Место клятое, кабы чего не вышло…

На углу Панька сворачивает в сторону от дома.

– Куды?

Она тянет Варвару за собой, смеется:

– Ах ты тихоня белоглазая… Дёмка Цыган на угощенье звал.

– Да Иван узнаеть – убьеть!

– Невелик грех – в гости зашли, стакан вина выпили. Праздник же.

Панька, оглянувшись, зашептала со смехом:

– Влюбился в тебя Дёма, пристал как смола, полтора рубля обещался дать… Мужики в трактире, все одно пьяные придуть. Он не обманеть, Дёма, он до баб лютый! Дурой-то не будь, сразу не ложися, сперва денежки.

– Пустите мене…

Панька разозлилась:

– Ишь, богачка какая! Авось не лужа, хватить и мужу! Поди их заработай, полтора-то цалковых!

Варвара вырвалась и побежала. Панька закричала ей вслед на всю улицу:

– Боисся, что люди порчу твою увидють?

Посереди двора в пыли на солнце храпел Баранчик в пиджаке и сапогах. Рядом с ним стояла нераспряженная лошадь с телегой.

Варвара стала тормошить Баранчика:

– Вставайте, батюшка, Яков Трофимыч, страмота! Люди скажуть, хозяин разлегся на дороге, как бродяга какой…

Он открыл глаза, приподнялся, он был пьян и мрачен.

– Пойдемте, батюшка, я вас на постелю отведу…

На кровати он тут же захрапел. Она стащила с него сапоги. Вдруг он сел, рванул ворот рубахи.

– А не хошь волку на холку? – Он показал кукиш. – Баранчик-то ишо сам кому хошь рога сломить…

– Да ляжьте вы, чего вам млеется! Где же вы так нахлесталися?

Мутный взгляд его немного прояснился. Он поглядел по сторонам и стал вставать.

– Вина дай.

– Може, вам закуски какой раскинуть, с дороги-то? У меня уха доспемши…

– Можно, раскинь…

Варвара принесла огурцов, хлеба, достала бутылку из буфета. Он налил водки, выпил. Съел ложку ухи и отодвинул миску.

– Своди меня на сенник, дух тута тяжелый. – Он глянул на Варвару и мрачно засмеялся: – Я нонче такой кус откусил, дай боже проглотить…

В сарае он повалился в сено. Варвара принесла квасу, Баранчик жадно вытянул целый ковш. За распахнутой створкой был виден дед, сидевший на телеге.

– Иде все?

– Тетенька на кладбище собралися, мужики в трахтере, а Панькя…

– Ну, поцалуй меня ради праздника и ступай.

Варвара замялась.

– Ну?

Она опустилась на колени и чмокнула его в щеку.

– Кто ж так цалует? Ты как полагается, по-нашему, по-русски. – Он ухмыльнулся: – Не чужия мы.

– Да будеть вам…

Варвара робко потянулась к его щеке.

Он с силой дернул ее за плечи, она потеряла равновесие и упала на него. Он стал целовать ее в губы. Варвара рвалась, но Баранчик ловко перевернул ее на спину и навалился сверху.

– Папаша, окститеся, пуститя! Дедушка глядять!

Она закричала, чувствуя, что он задирает ей ноги, он накрыл ей рот огромной ладонью, а другой стаскивал свои портки. На мгновенье он приподнялся, рука его ослабла, и Варвара ударила его ногой в грудь. Он повалился на спину, стукнулся о камень и стал оседать.

Варвара вскочила, одергивая юбку:

– Батюшка, вы чего? Яков Трофимыч?

Она боязливо дотронулась до его плеча, встряхнула. Шея его дернулась, как у куклы. Варвара приподняла ему голову. Темная струйка вытекла из уха. Небольшая вмятина пониже затылка сочилась розовой кровью.

Дед на телеге сопел, пытаясь ухватить грушу деснами.

– Дедуня, ты же видал, видал?

Она рванула рубаху на груди и зашлась в крике.

По улице, обгоняя друг друга, бегут Иван с Егором. Крячиха, беспрерывно говоря, старается не отставать.

Толпа у ворот расступается, пропуская их в ограду.

Баранчик лежал на том же месте под навесом сарая, прикрытый попоной.

Панька, простоволосая, стояла над ним на коленях, царапала себе лицо, и слезы ручьем текли у нее из глаз.

– И-и-и, на кого же ты сыночков своих бросил, детушек горемычных! – взвыла она, увидав Ивана. – Закрыл свои ясны глазыньки, батюшка наш родный!

Иван приподнял попону, Панька, продолжая рыдать, схватила его за руку:

– Не трожь…

Под попоной Баранчик так и лежал со спущенными портками.

Посреди двора валялась, рыдая, Варвара. Феклуша била ее черенком метлы. Двор был полон народу.

– Кормилец ты наш! – кричала Панька.

В руках у Егора появились вожжи, он стал ими охаживать Варвару.

Иван поднялся, подошел к Егору:

– Не трожь.

Егор обернул разгоряченное, красное лицо:

– Змею в дом привел! Убивица!

И поддал ногой Варваре.

Получив удар в зубы, он упал. Над ним стоял Иван с топором. Егор испугался.

– Свою учи, – сказал Иван. – Энто моя баба.

На дворе стало тихо. Он подошел к Варваре. Она заслонилась локтем, пряча лицо.

– Ступай в дом, – сказал Иван.

Она стала подниматься.

Так он и шел за ней с топором в руке.

Кладбище на взгорке. Отец Еремей кончает молитву, кропит усопшего.

Феклушу подводят прощаться. Она валится на гроб, раскинув руки:

– И-и-и! Крови-и-инушка, братец наш родны-ый!

Подходит Егор. Вид у него растерянный, заметно, что он выпимши. Он боязливо целует покойника в лоб, мнется и говорит:

– Дуб рухнул, дуб…

Панька, опередив Ивана, вырывается из рук баб и кидается к гробу. Она покрывает поцелуями руки Баранчика, лоб, губы.

– Соколик ты наш! Свет ты мой яснай! Али мы табе не холили, не привечали!

Иван с каменным лицом стоит над бьющейся Панькой. Ее оттаскивают.

Иван склоняется над лицом покойника, смотрит. И вдруг, стиснув зубы, прячет лицо у него на груди.

Подходит Варвара. Платок закрывает ей лицо. Она нагибается, целует руку покойника, не поднимая глаз.

Гроб заколачивают, берут на полотенца, опускают. Поют “Со святыми упокой”. Комья земли стучат о крышку.

Домашка с презрением говорит Варваре:

– Хоть бы повыла для прилику. Сноха ты али кто?

Варвара поворачивает голову. Домашка невольно отпрянула – такая ненависть на Варварином черном лице с разбитыми губами.

В избе сумеречно, света не зажигают. Дьякон Левонтий, перегибаясь через стол, тянет рюмку к Егору.

– Ты-то, Егор Яковлич, супротив покойника пожижей будешь, – говорит один из стариков. – Как ершик против щуки…

Егор ухмыляется:

– Конешно, воли-то не давали, все сами. Чуть не по-ихнему, сейчас в рожу заехать… А коли бы я захотел, давно бы на своей усадьбе сидел. Уважь, говорит, старый я, сынок, имей жалость… Как не уважить?