Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Энто с каких барышей? Али хлеба не забрали? Пожалели тебе?

– Куды там! Мальчонка ишо сиську сосеть, а с его уж три пуда разверстки положили да сены воз.

– В аккурат… – он злорадно усмехнулся. – Поманули, посулили, а прижали-то покрутей прежнего. Нет, энта новая начальство совсем никуды.

В землянке ребенок, узнав ее, замахал ручками и пускал пузыри. Она сунула ему соску из нажеванного хлеба.

– Ребятенок-то чей? – Лебеда спросил невзначай.

– Мамкин, – буркнула Варвара.

– Без мужика управилася?

– Угу. Слово знаю…

Серый пасмурный свет сочился в окошко под крышей. Она натолкала в печь соломы, схватилась за самовар. Лебеда взял шапку.

– Куды ишо? Снедать будешь?

– Какая ноне угощение… – Он с сомнением поскреб подбородок.

Ухмыльнувшись, она мигом вынула из печи котелок с вареной картошкой, из бочки в сенях добыла капусты и огурцов, толстыми ломтями нарезала соленого сома. Когда она брякнула на клеенку чугун с дымящейся похлебкой, Лебеда скинул тулуп.

– Под такие ба харчи, эхма!..

Она смерила его взглядом. И, нагнувшись к сундуку, со звоном припечатала к столу заткнутую тряпицей бутылку:

– Али я порядку не знаю?

– Истинно, анчутка… – он хрипло рассмеялся.

Варвара обиделась.

– Оченно досадно, Лукич, от тебе такие слова поганые слыхать. Брехня энто, наговоры! Живу как люди, одной надёжей живу…

– На кого? – Он усмехнулся недобро. – У тебе и нету никого, ни родни, ни мужика…

– Дюже ты злой, батюшка. – Она покачала головой. – Нехорошо…

Взяла луковицу и, содрав шелуху, принялась крошить ее в чашку с грибами.

– В Усмани на мыловаренном я работала. Жалованье не плотють, а заместо мыла дали, – заговорила Варвара сердито. – Пошла на базар торговать… и как раз облава. Мужчина с чеки, злющий как змей, в морду леворвером тычеть… Один дяденька сапоги тоже продавал. Энтот скаженный как ахнеть ему в грудя! Убил до смерти и как звать не спросился… – Она полила грибы маслом и подошла к Лебеде. – Сейчас он мине стрелить, а на квартере Паланька в тифу помираеть. Он как глянеть! У самого бубон под носом, глаза желтые, как у кота, – страсть! И велит отпущать, только заругался… Все она, заступница, Матерь Божья…

Лебеда угрюмо смотрел на нее исподлобья:

– Дура ты али как, не пойму? Али блажная навроде Мартынки-дурачка?

Он крепко взял ее за плечи и стал целовать в губы. Она замычала, грибы полились на пол. Он толкнул ее к лежанке, опрокинул.

– Охолонись, Давыд Лукич, чего ты… – бормотала она.

И покорно обмякла в его руках.

Лучина догорела и погасла, роняя искры. На дворе послышались голоса. Затопали в сенях, кто-то выругался, стукнувшись о притолоку.

Лебеду как подбросило, подхватив портки, он ринулся за печку.

– Э, хозяева, есть кто живой? – сказал один из вошедших в белевшей в полутьме овчинной папахе.

– Кого надо? – оправляясь, откликнулась Варвара.

– Четвертый Кабань-Никольский продотряд. Фамилие мое будет товарищ Бодунок, уполномоченный…

– Куды упал? – не разобрала Варвара.

– Кто?

– Который намоченный…

– А за прибаутки веселые плетей под юбку получить оченно даже просто, – рассердилась папаха. – Ты, что ль, хозяйка?

Она зажгла новую лучину. Разгоревшись, огонь осветил уполномоченного в полушубке и папахе и двоих в шинелях продармии.

– Короче, согласно приказа упродкома, предлагается тебе добровольно сдать хлебные излишки.

– Обратно лишки? – ахнула Варвара. – Иде ж на вас напасешься? Разверстку забрали, с детей малых по три пуда, да сена, а после обратно отряд, вроде как вы, ишо два куля увели, да просы, да картошек…

Бородач в буденовке, как завороженный, заглядывал куда-то ей за спину. Отодвинув ее, он шагнул вперед, схватил картошку. Его товарищи очутились у стола и стали молча запихивать в рот все, что попадалось.

Варвара, остолбенев, смотрела, как пустеют миски.

Бородач понюхал самогонку, налил и поднес уполномоченному:

– Хлеба у их нету, а самогонка пожалста…

– С бураку она, не с жита, – заметил бородач. – Орёлик, подбрось огурца…

Третий был румяный парнишка с пушистыми девичьими ресницами.

– Давыд Лукич, чего ты робеешь? – не выдержала Варвара. – Ступай покушай, покуда они все не подмели.

Все трое, как по команде, перестав жевать, обернулись к Лебеде, застывшему у печки.

– Кто таков? Покажь документ…

– Гляди не подавися, – насмешливо сказала уполномоченному Варвара. – Сосед до меня пришедши. Али запрещёно?

Покосившись на Лебеду, он ловко подхватил ртом горсть капусты.

– Сдай чего положено, блядовать после будешь. Сосед он али кто, пущай котится до своей хаты… Короче, с твово двора пять пудов хлеба, картошки три пуда и полсотни яиц.

Лебеда помедлил у порога и, оглянувшись на Варвару, вышел.

– Яичек соберу сколь есть да куль картошек, – сказала она. – А хлебушка у самих давно нету…

– Попу в бороду плакайся… – Уполномоченный разливал самогонку. – Не сдашь добром – будет тебе обыск и конфискация скотины. Да за варку самогона штраф…

Бородач на корточках подбирал грибы с полу.

– Глянь, опёнки с маслом наземь кидають! Им бы наш паёк, гадам…

В сарае парнишка разворошил сено и разглядывал землю, искал следы лопаты.

– Разорять-то зачем? – не утерпела Варвара. – Ох вы, дармоеды…

Уполномоченный Бодунок стоял посереди двора, уставясь вверх – под стропилами риги лазил бородач. Он спрыгнул, покачал головой:

– Пусто…

– Она думает, обдурила нас, как лопоухих баранов… А я по роже кулацкой чую – хлеб у ей есть! Тащи корову…

Когда Пеструху вывели из сарая, Варвара не выдержала и с криком вцепилась в бородача. Он ударил ее, она полетела в снег.

На кладбище за церковью ревет реквизированная скотина. Бабы облепили ограду, ругаются и плачут.

– Кобыла вон поросеночкя зашибла! – кричит баба продармейцу. – Тебе, обормота, глядеть за ими приставили, а ты ворон считаешь… Шугани кобылу-то!

– Куды ж ты их гоняешь, дурень! – говорит другая. – Сенца бы принес, ты накорми, а после гоняй…

Варвара не сводила глаз со своей коровы. Раскорячась и свесив голову книзу, оробевшая Пеструха косилась на оравших у нее под ногами гусей.

Пегий бычок-трехлеток носится среди могильных крестов, наводя страх на свиней и кур, то застывает как вкопанный, то бросается на ближайшую корову, лезет ей на спину.

– Матрена, уйми свово! – смеялись бабы.

– Вишь, приспичило ему, чорту, – улыбаясь, ворчала Матрена.

К калитке протиснулась запыхавшаяся баба в сопровождении бойца.

– Картошку сдала?

– Все как есть, истинный крест, кушайте на здоровье, сыночки…

Часовой слюнил карандаш, отмечал в бумажке:

– Которая твоя?

– У мине ишо кабанчик арестованный…