Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

Мужики стаскивали трупы с саней, бабы раздевали, снимали с них шинели и сапоги. Варвара бежала мимо, отворачиваясь от мертвецов.

У края свежевырытой братской могилы, раскинув босые ступни на влажной глине, лежал рыжий матрос, продагенту на кончик носа кто-то нацепил разбитое пенсне. На дне ямы Малафей с другими продармейцами кайлом долбит мерзлую землю.

Бабы помогают отцу Еремею натягивать рясу на полушубок.

– Зачем же в ограде-то? – говорит он с раздражением. – Тут одни иереи да склеп господский. А эти нехристи…

– Православные, батюшка, все как есть крещеные, – наперебой сообщают бабы. – У жида и то крест под исподним…

Мужик с винтовкой объясняет:

– До кладбища переть – саней не хватить, их вона цельная орда…

– Ограда все одно опоганена, – рассудительно говорит бабка. – Скотина весь двор засрала…

Где-то рядом звякнуло ботало. За голым сиреневым кустом, опустив морду, застыла Пеструха. Варвара припала к ее шее и стояла, не в силах двинуться.

На площади хмурые мужики хлопочут возле лошадей, грузятся в дорогу. Меньшой Лычонок принес охапку винтовок, сложил в розвальни, накрыл рогожей.

– Патронов дай маненько, – просит дед Туча.

– Бабку и кочергой достанешь… Понужать-то не пора?

– Харлама ждем и Чуканова Степку…

– Вон он скачеть, Харлам.

Гришка угрюмо косится на подъехавшие сани:

– Заварили кашу… Энтих поубивали – новые придуть, ишо лютей.

– Мертвых с погоста не носють, – хладнокровно замечает Евсей Лыков. – Гляди, Григорий, семью обидять – ты миру ответчик.

Мешки с реквизированным продовольствием свалены под стеной церкви, галдят бабы, разыскивая свое добро. Варвара нос к носу столкнулась с Лебедой. С кулем на спине он безучастно глянул исподлобья и прошел мимо.

– Крёсный… – Лычонок, ухмыляясь, схватил его за рукав. – Сказывали, кобыла твоя жерёбая…

Лебеда остановился, скинул куль:

– Мало, чо брешуть… Ай ты как баба?

– Мужики на табе серчають, дизентир, гутарють… – возбужденно шептал Лычонок. – Айда, крёсный, пошли до лесу, чо на печке сидеть?

– Телок ты ишо… Пострелять охота?

Лычонок засмеялся, смутился:

– Бослови, Лукич…

– Нашел попа… – Лебеда нахмурился, вытащил из-за подпояски шикарный нож в кожаных ножнах и сунул ему: – На, владай… Шведской закалки сталь.

Лычонок вытащил нож и зашелся в восторге:

– Ну, крёсный!

Лебеда потащился к дровням.

– Хлебушко-то, небось, до дому понес, – замечает ему в спину мужик. – А кто его табе добыл?

– Неладно получается, Лукич, – говорит Евсей Лыков. – Вон Ефим Дронов старей тебе годами, а идеть… Дизентир выходишь.

Лебеда, не торопясь, укладывает чувал на сани, бурчит:

– Сказано – отвоевался… С усадьбы никуды не пойду.

– Гляди, ишо табе аукнется…

С кладбища привели продармейцев. Перепачканные глиной, со следами побоев на лицах, они рассаживаются по саням с мужиками.

– А энтих ишо куды? – хрипит старик Лыков, тыча в Малафея кривым пальцем.

– С нами пойдуть, с куманьками воевать. – Евсей натягивает тулуп. – Постоять хочуть за трудовую крестьянство.

– А ты поверил, ворона… Поубивать всех, и шабаш.

– Ишо успеется, папаша…

На плече у мужика тихо воет молодая жена. Отодвинув ее, он бежит садиться. Евсей устраивается за пулеметом, оглядывается:

– Ну, понужай, что ли… С Богом!

Сани выстраиваются друг за другом и, набирая ход, скрываются на спуске.

Варвара везет мешок картошки на санках и разговаривает с коровой.

За оградой кладбища жидкий хор бабьих голосов тянет “Вечную память”, мужики засыпают братскую могилу.

– Поберегись!

Обернувшись, она поспешно потянула Пеструху на обочину. Лебеда, стоя в санях, пронесся мимо, обдал ее ветром.

– А чичяс мякинки-то просяной с сенцом да с солью… – говорит Варвара, вздыхая. – Уж Палаха-то обрадуется – Пеструня домой пришла! Подоимся да всех накормим. Все свои, все дома. И никто нам не нужон, сами с усами…

1921

Вдоль излучины, поросшей лозняком, над речкой раскинуты шалаши косарей, вьется дым от костров. Пестреют в поле платки ворошащих баб. Мужики докашивают остатки по буеракам.

– Дашь напиться? – просит Крячиха.

Жбан с квасом укрыт в тенечке под стогом. Она пьет и отдувается.

– Откосилася?

– Шабашу. – Варвара забрасывает навильник наверх, утирает пот. – Ночевать до избе пойдем.

Гам стоит в заводи, мальчишки поят лошадей, ходят с бреднем в камышах. С берега мужики подают советы.

– Матрена на уху звала. Уха, сказываеть, губернаторская.

– Энто как же?

– Должно, на меду, – ухмыляется Крячиха. – О, глянь, беси его забирають…

Тонконогий жеребенок носится по выкошенному лугу, то скрывается в тени под ракитами, где пасется чубарая кобыла, то выскакивает на палящее солнце.

– Ай трава у тебе слаже? – Лебеда с обротью на плече хромает мимо. – Чегой-то они к тебе повадилися…

Варвара хмурится, подхватывает на вилы целую копну.

– И добрый у тебе жеребчик! Носится как заполошный, – говорит Крячиха.

– Ограду на усадьбе изломал, дьявол. Ночью вскочишь, бежишь до конюшни, кабы он чего не учинил…

Пришла Палашка с Кузькой на руках, оба мокрые, с мокрыми волосами. Она забирается на стог и принимается прыгать, садясь на попку, уминать сено.

– Намедни ехал, за болотом твои овсы? – спрашивает Варвару Лебеда. – Ишь, как поднялися…

– Уродило, слава те господи, не как прошлый год, – подтверждает Крячиха. – Кажись, зиму-то протянем не хуже людей.

– До ее дожить бы, до зимы.

– Ай ты помирать собрался? – удивляется Крячиха. – Пошла я… К Матрене-то приходи.

У Лебеды на почерневшем лице желваки ходят под скулами. Он не сводит глаз с жеребенка, который летит галопом.

– Бабки видала у его? Как у девки… Чисто рысак. – Он угрюмо усмехается. – Он, Бог-то, все вроде исделал по уму, твердь, и злаки, и скоты. А человек у его неладно вышел, не взяла. Уморился на шестый-то день Господь…

– Другой бы жил да на коней своих веселился, – сухо говорит Варвара. – А все ты на худое поворачиваешь.

– Мамка, убег! – вопит сверху Палашка и тычет пальцем.

Мелькая босыми пятками в скошенной траве, Кузька что есть духу ползет к лошадям. Варвара бежит за ним, хватает в охапку, он хнычет.

Лебеда стоит, не уходит.

– И на кой табе овес? Коня у тебе все одно нету… А пахал-то кто ж?

– Нашлися и без тебе люди…

Он шагнул к ней, схватил за руку:

– Ты почто со мной так гутаришь?

– Пусти, чорт, больно!

Палашка застыла, подняв голову, смотрела на них.

– Стерпишь. В гости до тебе приду. Жди.

– Больно ты мине нужон… – бормочет она.

Зачерпнув золы из чугуна, Варвара намазывает дочерна живот и бока, растирается лопухом. Выливает на себя шайку воды.