Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Целовался хоть?

– Нет, – сознался он. – Не было ничего.

– Чего же так долго?

Фонарь на улице горел один.

– Где-то тут колодец был… Корова у ней одна на всю деревню. Холодно – пожалуйста, печку растопили, есть охота – бабка картошечки спроворит. Сейчас сам увидишь…

Шуганув собаку, они поднялись на крыльцо, свалили в темных сенях пустую канистру.

– Баба Зоя!

– Нет ее, – отозвался юношеский голос. – Она у соседей телевизор смотрит.

Они переглянулись – голос показался знакомым.

– Пятигорский, что ли?

В самом деле, в комнатке на допотопном диване лежал Пятигорский с книжкой.

– Ты чего тут делаешь?

– Живу, – меланхолически отвечал толстяк. – Я тут комнату снял у старушки.

– Эту комнату снял я, – сердито объявил Середа. – Я еще в обед договорился. Вон целая деревня, места тебе мало?

– Ну, оставайтесь, раз уж так вышло, – лениво пригласил Пятигорский. – Меня вы не стесните.

– Мы же первые, вот наглость! Давай выметайся!

– Странная история. Я и деньги вперед отдал. И вообще, я уже лежу. – И он обезоруживающе улыбнулся.

В доме оказалась еще каморка с железной кроватью да маленькая кухня.

– Братцы, тут еще вещи! И матрац… – Петя принес набитую спортивную сумку.

Середа только присвистнул:

– Бабка – просто аферистка. Это Проскурина сумка. Чего делать будем?

За окном лаяла собака. Они прислушались, и вскоре в сенях загремела упавшая канистра.

– Проскурин! – рявкнул Середа.

– Здесь! – зычно отозвался тот и возник в дверях, глядя на них озадаченно. – Вы как сюда попали?

Ему ответил хохот…

Когда наконец появилась хозяйка, стол в комнате был сдвинут, Середа уминал наваленное на пол сено, Петя с Проскуриным тащили необъятных размеров сундук.

– Бабуся, ты чего же, нас за дураков держишь? – кинулся к ней Середа.

– Мы так не договаривались, мамаша. Взяли деньги и ничего не сказали. Мы хотели поодиночке, а получается опять казарма.

Широкая в пояснице, приземистая старуха, горбясь, стояла на пороге, сложив под животом искалеченные пальцы.

– Совсем стала бабка никуда, – сказала она, улыбаясь, подняв к Проскурину желтое личико, и зачем-то потрогала его гимнастерку. – Все позабываю, ничего не разберу, вот глупость-то, господи! На помойку пора… – Она усмехнулась, не сводя с Проскурина глаз. – Внучок, думала, пришел, Мишка. В армии тоже, внучок.

– Как же нам тут вчетвером, баба Зоя? – буркнул Проскурин, смягчаясь. – Повернуться негде.

– А покрыться чем? Согнала ораву – хоть одеяло дай! – кипел Середа.

– Сейчас, сыночки, не серчайте, глупая бабка совсем…

– И молока три литра!

Она пропала, валенки ее шаркали за стеной, и слышалось беспрерывное бормотанье.

– Горбатая стала, ноги не ходют, все не помру никак…

И тащила серое армейское одеяло, подушки, охая, полезла в сундук, достала перину. И заунывно улыбалась.

– Баночка нарядная, – сказала она, увидев консервы, сложенные на подоконник.

– Возьмите, мамаша, – поспешно сказал Пятигорский.

– А молоко? – спросил Середа.

– Утречком попросите у соседки, у Тоси. У дочки у ней ребятенок, сама на ферме работает. У ней молочко завсегда.

– Корова чья?

– Чего корова? Она у меня в запуске, стельная, теленочка принесет сегодня-завтра. Нету, сыночек, молочка, теперя когда будет…

Она скрылась в каморке. Середа все не мог успокоиться.

– Вот Бабка Яга, одуванчик божий… А диван? – спохватился он. – Ты, академик! Освободи койку.

– У тебя совесть есть? Я уже лежу.

– Ты что, особенный? – сказал Проскурин. – Разыграем.

– Или меняться в порядке живой очереди.

– Это уже совсем бред. Ночь на диване, потом три на полу?

Пока Проскурин колдовал, отвернувшись, Пятигорский сказал:

– Зачем вы эту муру затеяли? Все равно я выиграю.

– Поглядим… – Проскурин выставил спички, зажатые в пальцах. – Кто вытаскивает короткую – диван на весь срок.

– Стой, раз он такой жук, пускай тащит последний.

Середа насупился и вытащил целую спичку.

– Я предупреждал, – добродушно сказал очкарик и, не глядя, вынул короткую. – Я не виноват…

Так и остался Пятигорский на диване, а Середа полез на сено к Пете. Сундук достался Проскурину.

В темноте запел сверчок. Не спалось. Собака подняла лай, кто-то всходил на крыльцо.

– Эй, студенты есть? – заорали в дверь.

– Кого еще черт несет?

Загремела канистра, человек споткнулся, чертыхнулся, раздался смех.

– Вот люди…

По стене пошарили, зажегся свет, и они увидели черноволосого ухмыляющегося парня в светлом костюме, забрызганном грязью. Ворот рубашки был распахнут, галстук приспущен.

– Здорово, мужики! – Он поднял ладонь, другая была в кармане. – Вы чего залегли в такую рань? Маманя, спокойно, извиняюсь за внезапность, – обернулся он к старухе, высунувшейся в коридор. – Своих искал.

– Ты чего тут забыл?

Тот пожал плечами:

– Мне велели – я прибыл. Чуть в болоте не утоп. Жду указаний.

– Гаси свет и вали отсюда!

– Медом тут намазано… – проворчал Середа.

– Вы что, парни? – Он посмотрел изумленно и как ни в чем не бывало рассмеялся. – Я всю деревню поднял, пока вас засек. Я в дороге четвертые сутки…

Проскурин сел на сундуке:

– Воронец, что ли?

– Я самый. Не похож?

– Где же ты скрывался?

Он ухмылялся.

– Я в пять утра в столицу прибыл – денег шиш, сунуться некуда. В девять прихожу в вуз – все на картошке. Ладно, пока в баню сходил, туда-сюда, приезжаю на станцию Махонино. Оттуда восемнадцать километров, автобусы закончились. Я на перекладных. В школу ворвался, уж темно было. Начальства нет, никто ничего не знает. Говорят, ищи старосту, а старосты нету, он на природе живет… Ты, значит, староста? – обратился он к Проскурину. – А вы как – спать-то сильно собрались? Время детское…

– У нас нету, – откликнулся Середа.

– А у старушки? – И, не дожидаясь, он скользнул в коридор, голос его загудел за стеной.

Они услышали бормотание, потом заскрипела кровать – старуха встала.

Воронец появился стремительно.

– Сейчас закуска будет. – Он поставил на стол бутылку, снял пиджак.

Смеясь, они стали подниматься. Первым вскочил Середа:

– Неужели у бабки?

– Мы же не в Патагонии. Но бабуся, я вам скажу, матерая. Копейку понимает.

– А где твои вещи?

– Все на мне… – Он поднял стакан. – Лично меня зовут Лешка.

Пришла старуха, принесла отварной картошки и сала.

Наутро Петя высматривал на поле теннисную кепку – ее не было.

– Я и в Сванетии был, и в Тушетии, – рассказывал Пятигорский. – Весь Кавказский хребет пешком прошел, страшно вспомнить.

– Ты мне лучше скажи, откуда у грузин денег много? – приставал к грузину Середа.

– Работать надо, слушай, – добродушно отвечал тот. – А в Кахетии был? В Кахетии не был – значит, в Грузии не был!