Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

Она отдает Пьеру бумаги.

– Могу только сообщить, что ваш родственник действительно работает у нас ночным сторожем. Но он, конечно, уже ушел, ночная смена давно закончилась…

– У вас, наверное, есть его адрес? Где он живет?

– И адрес его я вам дать не могу. Не имею права без его разрешения… Мало ли что!

– Что же мне делать?

– В любом случае он придет на работу в двадцать два часа. Приходите сюда и ждите.

– Как я его узнаю? Я его никогда не видел…

– Ничем не могу помочь… Мне надо работать.

Она уходит. Пьер в растерянности смотрит на охранника. Тот зевает. Дверь хлопает, женщина возвращается:

– Идите сюда… Пусти его…

Она кивает охраннику. Приоткрыв внутреннюю дверь, она показывает Пьеру:

– Вон он стоит у печного, ваш Татищев. Почему-то задержался…

Пьер видит, как баба в белом халате сует буханку черного хлеба старику в ватнике и треухе – тому самому, что не пускал его в ворота. Старик заворачивает хлеб в газету и прячет в сидор.

Старик с мешком за плечами ковыляет по улице. Пьер с ошарашенным видом бредет за ним шагах в двадцати. Редкие прохожие попадаются навстречу. Старик сворачивает в переулок. У крыльца тетка, замотанная в платок, трясет детскую коляску. Миновав ее, Пьер решается и громко окликает:

– Граф!

Старик не сразу оглядывается на ходу. Пьер догоняет его и идет рядом.

– Алексей Аполлонович, извините… Я вас давно ищу.

Старик искоса смотрит на него пустым взглядом:

– Чего надо?

– Меня зовут Петр. Я стажер Московского университета…

– Ты американский шпион?

Пьер пугается и тут же смеется:

– Нет, нет, Алексей Аполлонович! У меня французский паспорт, но я русский.

– Ты кто?

– Мы с вами, кажется, родственники…

Они подошли к двухэтажному бараку. На дворе носятся и кричат мальчишки. Взявшись за ручку двери, Татищев спрашивает:

– Чекист?

Пьер хмурится:

– Алексей Аполлонович, выслушайте меня…

Татищев и Пьер идут по длинному коридору барака. Мужик в майке, стоя на табуретке, возится с пробками на щитке, баба в халате подает ему инструменты. На кухне в облаках пара готовит и стирает с десяток баб. Вдоль стены малыш гоняет на трехколесном велосипеде. В конце коридора Татищев заходит в распахнутую дверь.

В каморке стоят две койки – одна разворошенная, другая аккуратно застеленная. Захлопнув дверь, старик молча скидывает валенки с галошами, стаскивает ватник, сует под подушку сидор и в шапке ложится на заправленную постель.

Отворачивается к стенке, накрывается ватником, и через мгновение слышится его ровное похрапывание.

Пьер в растерянности застыл на пороге. Он оглядывает беспорядок в комнате, низкий дощатый потолок, немытые тарелки на столе. Окно выходит на двор гаража со стоящими грузовиками. Двое работяг гремят железом, вскрывают крышу. Пьер берет единственный стул, снимает куртку и со вздохом усаживается.

– Откуда вы знаете мою кличку? – Старик поворачивается на спину и смотрит на Пьера ясным бессонным взглядом.

Пьер нашаривает бумажник в куртке и протягивает Татищеву пожелтевшую черно-белую фотографию – на ялтинском пляже мужчина в длинных плавках держит на руках девушку в купальнике.

– А еще я знаю, когда вы учились в Михайловском училище, вас звали Алекс-артиллерист…

Старик разглядывает фото. Тень улыбки проскальзывает по его губам.

– Лиля? Она жива?

– Жива. Это моя мама… А это – вы.

Старик садится, снимает шапку, достает из кармана ватника очки с перевязанной ниткой дужкой. И смотрит не отрываясь на карточку.

– Забавно…

Он отдает фото Пьеру, усмехается:

– Как опера. Из какой-то давней, никогда не бывшей жизни…

– Это июль тридцать первого года. А в ноябре она уезжала беременная. Вы знали об этом?

– Она уезжала вроде в Германию…

– Она приехала в Берлин в советское торгпредство, через два дня села в поезд и сбежала в Париж. А в тридцать втором родился я.

– Как, вы сказали, вас зовут?

– По паспорту я – Пьер Дюран. Это фамилия моего отчима. Он погиб в Равенсбрюке…

Старик слушает равнодушно, глядя себе под ноги. Неторопливо достает папиросы “Прибой”, закуривает. Пьер встает и, сдерживая раздражение, подходит к окну. Из коридора доносятся крики, там закипает скандал.

– Когда мама на меня сердилась, она говорила: “Ты не можешь поступать дурно, ты – русский дворянин, ты – Татищев…”

Татищев морщится, как от изжоги, и все так же, не поднимая головы, спрашивает отчужденно:

– Что вы хотите сказать? Что вы – мой сын, что ли?

Пьер оборачивается и молча смотрит на него.

Дверь распахивается, в каморку влетает сосед Татищева, малый уголовного вида с красным лицом, с какой-то железкой вроде монтировки в руках. Чуть не плача, он швыряет железку в угол и с воплем кидается на койку:

– Ну, блядь буду, все тут щас разнесу!..

В открытую дверь просовываются мужик в майке и баба в халате.

– Еще сунешься, я тя урою…

– Пятнадцатью сутками не отделаешься, паскудник…

Старик подхватывает ватник, вытаскивает сидор из-под подушки и идет к двери, по обе стороны которой продолжается ругань. Он сует ноги в валенки, кивает остолбеневшему Пьеру:

– Пошли отсюда…

Старик с Пьером идут по улице.

– Куда мы идем? – спрашивает Пьер.

– Есть одно место…

– Может быть, в ресторан? У меня есть деньги. Я вас приглашаю…

Старик останавливается в раздумье, оглядывается:

– Ну, что ж… Только это в обратную сторону.

Они поворачиваются и идут обратно. Пьер сразу повеселел:

– Я так рад… Вам же поспать надо после ночи…

Они переходят улицу к дому с вывеской “Ресторан “Петровский”. На дверях табличка: “Закрыто на спецобслуживание”.

– Не судьба. – Старик машет рукой. – Хрен с ними, идемте…

Они опять разворачиваются и идут в прежнем направлении.

– Что такое “спецобслуживание”? – интересуется Пьер.

– Туристы, иностранцы вроде вас. На самом деле – начальство гуляет…

– Наверно, есть и другой ресторан?

– Не надо. Все путем…

Он останавливается у входа в магазин в подвале, вынимает деньги.

– Сейчас возьмем выпить… У меня есть сало и хлеб свежий…

– Тогда позвольте я… – торопится Пьер и бросается вниз по лестнице. Вслед ему старик говорит:

– “Старку” берите. И огурчиков соленых, там есть овощной…

У Дома культуры с широкой лестницей, с афишами на входе, старик сворачивает за угол и толкает дверь с надписью “Служебный вход”.

За столом сидит вахтерша. Завхоз Анна Федоровна, маленькая пожилая женщина в плюшевом жакете, виновато объясняет Татищеву:

– …Дядь Леш, ей-богу, не могу пустить! Комиссия из области, как на грех… Приперлись два мордоворота с Ярославля, весь дом ходуном ходит, кабинеты открытые стоят…