Валерий Строкин - Иван-Царевич — Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках [СИ]

— Неужто матушка и вправду лягушкой была?

— Не простой лягушкой, а царевной-лягушкой, — поправил Митрофанушка. Он вспомнил первую царицу Аниту и добавил: — Пока настоящую царевну встретишь, столько жаб перецелуешь. Ты, Ваня, слишком доверчивый к сказкам.

— Как слову написанному верить нельзя? — Лазурные, широко раскрытые глаза обратились на шута.

— Да, в нем от матери больше, чем от царя батюшки. — Митрофанушка похлопал царевича по плечу. — Сказка — ложь, но в ней намек, что все остальное — правда. С матушкой твой батюшка на охоте познакомились. Я с ним был, заблудились мы в болотах, вот тут Берендей стрелу каленую вытягивает и говорит: «На кого удача пошлет». Стрельнул в синее небо, и потопали мы в то место, куда она полетела.

— И что?

— Из болота судьба нас вывела.

— И что?

— Прямо к избушке на курьих ножках. Бабка нам баньку истопила, спать уложила, да сон к Берендею не шел, уж больно ему дочка Ягиничны приглянулась. Утром он меня удивил, посватался к бабке. — Митрофанушка ласково взъерошил золотые волнистые кудри. — Это после люди завистливые лягушку придумали.

— А сказку кто написал?

— Тоже люди. — Митрофанушка зевнул. — Я новость тебе принес, попробуй угадать с трех раз какую?

— Дальняя дорога у меня и у братьев будет.

— Гм, — Митрофанушка озадаченно потер подбородок. — Это все?

— Нет. Батюшка нас за молодильными яблоками посылает, наследника хочет выбрать.

— Нехорошо подслушивать.

— Я не подслушивал, — обиделся царевич.

— Тогда кто тебе рассказал?

— Я сон видел.

— Сон, говоришь? — Митрофанушка внимательно посмотрел на царевича.

— Сон.

— Такие сны вещими называются. Твоя матушка их часто видела.

— А что она еще умела делать? — заинтересовался Иван.

— Многое и разное, — Митрофанушка неопределенно взмахнул рукой.

— Например, это?

Книга лежащая на столе, с громким стуком захлопнулась, испугав шута, медленно поднялась в воздух, пролетела над столом и заняла в шкафу свое место.

— Так, — крякнул Митрофанушка. — Что еще умеешь делать?

— Больше ничего, пока только это. — Царевич пожал плечами.

— И давно?

— После того, как с крыши слетел, когда взлететь пытался, — признался Иван.

— Кто-нибудь еще знает о твоих способностях?

— Нет, только ты.

— Молодец, — Митрофанушка перевел дух. — Никому больше ворожбы своей не показывай. Эта ворожба тебе от матушки передалась, она знатной ворожеей была — высшего класса. — Митрофанушка задумчиво посмотрел на Ивана. — Выходит, её способности в тебе открываются, я так и думал, что рано или поздно, это произойдет. Интересно, для этого надо было обязательно с крыши падать и ногу ломать? Кто тебя сделать крылья надоумил?

— Сам смастерил, хотел как птица, к солнцу взлететь, — мечтательно ответил Иван.

— Один уже долетался.

— Почему батюшка ворожбу в нашем царстве-государстве запретил?

— Потому что, кроме царицы Марьи её никто толком не ведал. Если бы ты знал, какие она пиры устраивала. Махнет рукой, — икра заморская — баклажанная, икра зернистая — красная, икра черная — осетровая на столах появлялись; лебеди в яблоках, торты шоколадные, мороженое пломбир, в вафельных стаканчиках, — шут закатил глаза, — райское объедение. А какая искусница была. Сорочку Берендею сшила — загляденье, он ее только в красные дни календаря надевает, вместе с мундиром. Пироги пекла, почему-то колобками их кликала — пальчики оближешь. Лукьяныч и рецепт спрашивал и смотрел, как она их готовит, а все одно, так и не выучился, ни одного слепить не может.

— Все говорят, что она из-за меня умерла, — с грустью заметил Иван.

— Ложь! — закричал Митрофанушка. — Она и царь, знали, на что идут, но очень хотели иметь ребенка, особенно Марьюшка, просила, чтоб назвали новорожденного счастливым именем — Иван. Знала, что сын у нее будет.

— Счастливым именем?

— Счастливым, — повторил Митрофанушка. — Её волхование в тебе просыпается.

— Но у нас волхвовать запрещено.

— Еще бы! После того, — шут на миг запнулся, — после царицы многие ведьмы к царю в жены набивались. Колдовать никто толком не разумел: то лягушку сушеную в блюдо подсунут от заговора и сглаза, то ужа или мышь летучую. Царь хворал в ту пору сильно, переживал, его чуть не залечили, пока он не выдержал и указ о запрете ворожить не выдал. Ведь был один умелец, практиковавший культ вуду, предлагал царю царицу из склепа поднять.

— И что?

— На кол посадили. Мертвых не воскрешают. После указа, тех, кто ведьмовством продолжал заниматься — в бочку запаивали и в море пускали.

— Жуть, не хочу в бочку и море.

Митрофанушка соскочил со стола.

— Вечером царь-батюшка вас, царевичей, у себя соберет, охранные грамотки выдаст и кошельки с суточными. Копейкин много не начислит, поэтому не обольщайтесь. Отель люкс — чистое поле и рука под головой.

— Что взять с собой посоветуешь?

— Спросил дурак дурака, — Митрофанушка хихикнул и скорчил рожицу. — Главное, голову не забудь. Сам думай, к Руфику отправитесь, дорога не близкая. Книг не бери, в пути своих сказок хватит. Если туго придется, ворожи, как матушка, в дороге запретов нет.

Иван царевич поднялся, отбросил прядь волос упавших на глаза. — Спасибо за совет пойду, Сивко посмотрю…

Трое царевичей, переминаясь с ноги на ногу, покорно стояли перед Берендеем.

— Значит задачу мою, вы поняли?

— Как не понять батюшка, яблоки молодильные привезти, — пробасил старший Борис.

— Кто раньше и больше привезет тому и царство без раздела достанется, — добавил средний, Оскар.

Иван промолчал.

— Сообразительные, — проворчал Берендей, взял со столика три запечатанных конверта.

— Ваши охранные грамотки. Вскрывать только в экстренных случаях, если е что-то серьезное — посылайте гонца, Копейкин расходы оплатит. Главное — головы свои берегите, помните, что они царские.

Берендей посмотрел на внимавших царевичей, в покорности главы склонивших.

«Правду говорят: первый ребенок самый сильный и здоровый.

Берендей с удовольствием смотрел на старшего Бориса — высокий, широкоплечий, статный, с копной медных волос. Как я в молодости».

Широкое, на вид простодушное лицо Бориса, с картофельным, чуть вздернутым носом, украшали пшеничные усы и коротенькая, аккуратно подстриженная бородка. Кольчуга, сапоги, все на нем блестело, алый плащ выглажен, без малейшей складочки.

Образцовый солдат. Жениться ему пора, а не о завоеваниях думать, лучше худой мир, чем славная война. Еще один Дубылом вырос, но может, со временем, поймет жизнь или она его научит.

Без прежнего удовольствия, Берендей перевел взгляд на среднего — Оскара.

«Этот все от Аниты перенял, такой же волос черный и прищур холодных карих глаз. Даже манеры и жесты её. Тоже любила скрещивать на груди руки, смотреть не в глаза, а в сторону, мол, все знаю, сами с усами. Как Анита, на заграницу все косится, зря я его, за тридевятые учиться, посылал, на пользу не пошло».