Елена Кисель - К судьбе лицом

Впрочем, такого не может быть.

– Поступай с ним как знаешь. Лишним в бою не будет.

Я не добавил – «Можешь не возвращать». Хотя мог бы. От кого прятаться и к чему быть невидимкой? Солнце скрылось в ворохе пепла, запорошившего путь колеснице Гелиоса. Не мрак, но полумрак, а мне уже не нужно таиться. Скрываются слабые. Знай я эту простую истину – выкинул бы шлем еще во время Титаномахии.

Я не вмешаюсь в бой на Олимпе, но у меня – свой бой.

А со своей Погибелью принято встречаться без всякой тайны – лицом к лицу.

Колесница с недовольной квадригой ушла за Гераклом час назад.

* * *

Собирался долго. Как-то нудно, несмотря на то, что звать слуг больше не приходилось: захотел облечься в броню – и вот она на тебе.

Черная.

Шлем не натирает: хотя не хтоний, а не натирает. Богу не могут натирать шлемы. Чудовищу тем более.

Хтоний не был таким удобным, как этот – часть меня, часть мира и жребия. Глухой – только глаза тускло смотрят из прорезей. Нет ни вычурной ковки, ни украшений – чернота как она есть, панцирь – такой же. На поножи и наручи не смотрел, но, наверное, там то же самое.

Сандалии из обычных стали боевыми, а двузубец был готов уже давно: пожелай – и возникнет в руке.

Щит только явился с опозданием, но зато и явился не таким, каким должен был – будто не от моего доспеха.

По краям все было правильно: вздымались и опадали языки пламени, кривились безглазые лица, и асфодели обвивались влюбленными змеями вокруг русла Стикса…

А потом шла россыпь гранатовых зерен – откуда? Для чего? Царапнула ненужным, забытым, выброшенным за ненадобностью…

И тополь – откуда на щите Подземного Владыки взяться тополю?! Или гранатам? Пусть бы лучше – песьи морды, муки Сизифа и Тантала и черный, ставший родным оскал Тартара. Харон с его ладьей – это было бы в самый раз. Тесей с неразлучным Пейрифоем на троне – лучше не придумаешь.

А на щите Харона не было – была колесница с четверкой ярящихся скакунов. Кони били копытами: ждали возницу.

И вместо Тесея с Пейрифоем на щите красовался юноша с лирой, из-под пальцев которого, казалось, вот-вот вылетит кощунственное: «А если бы у тебя отняли…»

Чужой щит. И меняться не думает. Швырнул его в кресло: Владыка нынче не защищаться идет, а истреблять.

После я медлил, стоя перед каменным столом, с которого незадолго до этого поднял хтоний – чтобы отдать Гермесу.

Ждал ее.

Времени было – сколько хочешь: послушные моей воле кони только что дотащили колесницу с Гераклом до Флегрейских полей, где оставался только один Гигант.

Непонятно – то ли его боялись, то ли он своих со спины прикрывал…

А может, просто характер скверный.

Квадрига надрывно хрипела, норовила протащить колесницу по кочкам, оскаливалась в едином порыве ненависти: растерзать бы возницу! Не наш!

Когда я вошел в конюшню больше часа назад – Никтей и Эвфрон забились в угол, Орфней мотал головой, как обезумевший, а Аластор стоял смирно, только косился с мольбой: «Ты же не…»

Нет, приказа не ослушались, не пошли против моей воли, хлынувшей в них – отправились с пустой колесницей, чтобы доверить вожжи чужой руке.

Смотрели то ли с укором, то ли с ненавистью.

Глухой шлем без узоров – сгусток моего мира – лежал на столе, у широкой чаши с водой. Из чаши смотрел старик с черными волосами – костистое лицо со взглядом, страшнее, чем у Таната. Старик заладил появляться в воде и зеркалах не так давно, месяца два назад. До этого, вроде, там был какой-то другой. Все пытался кривить в презрительной гримасе отсутствующие губы – и что самое интересное, у него выходило.

Сначала все пытался вспомнить, где его видел – вроде, в Титаномахии где-то. На какой-то горе. Еще серп там был…

К Мнемозине спрашивать не пошел: она не является в аид, скрывается от меня где-то в Среднем Мире. Небось, ждет, когда придет пора клятву исполнять.

А старик… если чего-то не помнишь – можно просто привыкнуть заново. Привык.

« Я ошиблась, невидимка… »

Я думал – не заговорит. Так и будет сопеть в полутьме то ли за плечами, то ли вообще где-то впереди. В последнее время она что-то совсем притихла, подбадривать перестала, начала вздыхать и по-старушечьи кряхтеть…

Вслушивался несколько раз.

Как-то услышал что-то похожее на плач.

« Я – ошиблась, неви… »

– Какой я теперь невидимка. Шлема нет. Тьмы нет. И меня видно. Ты видишь меня?

« Да ».

Бездна ужаса глубже Тартара – в коротком ответе.

« Ошиблась, ошиблась… »

– Разве ты ошибаешься?

– Ошибаются все. Судьба в первую очередь. Мне не следовало …

Отсутствующие губы старика в чаше покривились – чуть заметно.

– Вмешиваться. Что ты увидела в своем свитке? Чем грозило правление Урана? Что было бы, если бы Крон отказался свергать отца?

– Те нити были страшными. Очень страшными. Одна вела к тому, что Гея сама освободит Гекатонхейров из Тартара и поднимет их на борьбу. В другой был Тифон, который освобождал Сторуких. И мир погружался в Хаос. Я испугалась, маленький Кронид…

– Ты вмешалась. Заговорила с Кроном. С твоей помощью он сверг отца и сел на трон. Наступили золотые века. Но отец не смог понять тебя. Принять то, что есть кто-то, кто выше него. А потом узнал, что, хоть он и твой любимчик – ты можешь быть к нему жестока.

– Пророчество было не отменить. Все нити вели к нему. Когда Повелитель Времени услышал от своего отца, что его свергнет сын, он обезумел…

– Безумие всегда истинно. Он увидел своего настоящего противника. Он решил бороться не с сыновьями: он искал способ убить тебя. Чтобы ему никогда больше не грозило таких пророчеств.

Я научился улыбаться. Наконец. От этой улыбки тени выворачиваются наизнанку и передергивает поредевшую свиту. Этой улыбкой, наверное, можно убивать надежнее, чем взглядом Горгоны.

Жаль, я не пробовал.

– Мой отец был хитер. Проницателен. Наверняка он слушал тебя достаточно долго, чтобы сделать выводы. Рано или поздно – он нашел бы способ. И тогда мир бы погрузился в чистый Хаос.

– Хаос неподвластен мне, Владыка. Он враждебен мне. Он хранит свои тайны. Мог ли он породить новый мир? Новую историю? Могло ли остаться в этом мире место для судьбы?

– Ты испугалась.

– Да. Опять. Крон был Повелителем Времени. У него был серп, выплавленный матерью. Я знала, что он не отступится. В своем стремлении избавиться от судьбы он уничтожал целые народы. Он стал копьем для этого мира.

– И тебе понадобился щит. Щит для мира от Крона. Щит, который закрывая мир, закроет от Крона и тебя тоже.

Мать-Гея из ненависти к своему мужу выплавила смертоносный серп – чистое уничтожение из благодатных недр. Нюкта-Ночь в назидание Крону чудовищ нарожала.