Елена Кисель - К судьбе лицом

– А я обещал… что прищемлю… - удовлетворенно выдохнул голос Геракла. – Куда?! Стой, с-с-скотина!

– Ви-и-и-ии! – звук был каким угодно, но уж точно не собачьим.

Я сдался и поднял шлем, предлагая жене руку.

Мы почти успели.

Перед вратами на алмазных столпах витал дух восторга, смешанного с легким непониманием. Еще там витало дыхание – шумное, переходящее временами в сипение или хрип. Геракл и Цербер завязались в узел, образовав какой-то новый, не виданный моим миром вид чудовища, и теперь пялились друг на друга: четыре глаза против двух. Левая голова моего стража валялась без сознания. Дракон на хвосте, откашливая языки дыма, пытался вцепиться герою в ляжку, но как-то без запала – запал был основательно отбит…

Борода у Геракла слегка обгорела, а на львиной шкуре выделялись отметины мощных челюстей – кожа покойного брата оказалась Церберу не по зубам.

Одна львиная лапа еще и сейчас находилась в глотке у пса.

– Буф, –отрывисто и полузадушенно раздалось из свободной пасти.

– Сам такой, – отозвался герой, охаживая пса по голове кулаком. Взбугрились мышцы под львиной шкурой: он просто его душил, оказывается! Навалился, сдавил, сколько мог – и душил!

Средняя голова, не дожевав львиную лапу, упала рядом с левой, колени Цербера подогнулись… Какое-то время Алкид пытался выпутаться из узла их тел.

– Вроде как сделано, – сказал он и уселся на Цербера, вытирая потное лицо львиной лапой. – Кусачий…гад.

Все молчали. Даже Гермес, у которого слова находились всегда, стоял с разинутым ртом. Геката себе такого не позволила, но вот два ее призрачных тела…

Прошумели легкие крылья, и Гипнос, слегка рисуясь, спрыгнул на землю.

– А ты – уже? А я тебе веревку принес – не за загривок же ты его потянешь… И медовых лепешек. Кормить будешь. Дай ему, может, подобреет.

– Спасибо, – отдуваясь, проговорил Алкид. Взял лепешку, разорвал, половину отправил за щеку. Другую протянул дракону: – На, жри, чего там…

После тихой подсказки: «Не туда!» – с размаху загнал лепешку в правую пасть стража и осведомился угрожающе:

– Будем дружить?

Эреб и Нюкта! Мне показалось, голова закивала, давясь лакомством…

Голос Гермеса впервые на моей памяти прозвучал почти что робко:

– А он хоть встанет, чтобы идти?

Геракл, обвязывавший веревку вокруг второй шеи, окинул тушу Цербера тем же деловитым прищуром и махнул рукой:

– А если даже нет. Допру…

Уже когда мы вернулись во дворец, я услышал, как Геката говорила кому-то из свиты своих мормолик:

– Не знаю, куда его этот царек пошлет в следующий раз. Надеюсь, не в Тартар. Кто знает, что он оттуда принесет…

* **

Персефона не вернулась на поверхность, к матери. Хохотала и отмахивалась в ответ на расспросы стигийских: «Мама подождет! А вдруг Тесей решит вернуться на привычное место? Или вдруг Цербер все-таки съест по дороге великого сына Зевса – и придется за него вступаться перед Владыкой?! Как это – зачем вступаться? Да затем, что Танат тоже присутствует на судах! И вообще, я, если ко мне взывают герои – я должна быть в моем мире… ну вот, герои взывают».

Кора лукавила: взывал к ней только сидящий на троне у входа Пейрифой. Зато уж и взывал изо всех сил, будто отыгрывался за все время, пока просидел на камне бок о бок с другом Тесеем.

Герой уповал на милость владычицы сперва громко, потом осипшим горлом, потом просто стенал (зато жалобнее Гипноса в те времена, когда ему приходилось ходить пешком!), все одно и то же: умолял простить за глупость и самонадеянность «ничтожного смертного».

– Царь мой, – сказала Персефона огорченно. – Если он будет постоянно взывать – мне придется так и остаться в подземном мире.

Я пожал плечами: ничего не имею против. Вот Деметра – эта может огорчиться. Привычно убить несжатые колосья, вымазать лицо, облечься в черные одежды… встречайте зиму посреди лета!

Второй раз в гости она вряд ли явится, разве что вот Зевса с молниями прихватит с собой.

Герой, скрючившийся на сером камне, дрогнул, поймав мой взгляд.

– Позвать Убийцу?

Возможность проткнуть герою глотку до того, как взять его прядь, поднимет первому учителю настроение. Испорченное после визита Геракла в родной мир.

– Слишком быстро, царь мой.

– Пусть Эриний прихватит.

Кора целую минуту делала вид, что серьезно рассматривает это предложение. Герой забыл хрипеть: сжался, закаменел, притворившись частицей мертвой скалы: я не я, нимфа не моя, и вообще, я поймал взгляд ужасной Медузы…

– …Медуза! Жаль, конечно, здесь не остался Тесей, он похож на Посейдона… но думаю, и так сойдет. Моя служанка скучает, я же вижу. Ей нужен кто-то, кто…

Я кивнул: поступай, как знаешь. Ушел, избегая недоуменного взгляда зеленых глаз: разве это не забавно? Разве не развеет вечную скуку подземного мира?! Разве я не рад, что она здесь – не с матерью?

Взгляд не хотел отпускать. Преследовал, где только мог. Настырным охотником устремлялся следом.

– Царь мой, а ведь он был совсем не против – этот Пейрифой… Посмотрел на Медузу (конечно, в ее настоящем виде). Усы подкрутил, выпрямился даже. Говорит: а давайте! Раз уж такое дело… Медуза рассказывает: наговорил ей, какая она красавица. Посейдона ругал: мол, разве он умеет обращаться с такой прелестницей?! Нет, царь мой, Медуза сама не против: все-таки развлечение…

Взгляд легким осколком лета, зеленым листиком тополя скользил по моему безучастному лицу. Пробегал по неизменно нахмуренным бровям: что не так? Оглаживал мимоходом складку у губ – складка так и осталась, даже когда Пейрифой падал в ноги и умолял: «Верните на каменный трон! Или лучше что угодно…»

Убийце в ноги падал. За Эриниями со слезами гонялся. Наверное, не переставал взывать: жена все так и не торопилась в Средний мир.

Все так же смотрела.

– Как ты пристально следишь за Владыкой! – услышал я как-то раз, шатаясь невидимым по миру. Говорила Эрида-раздорница: только она так изящно гугнит в нос. – Неужто есть подозрения…

Поблизости с Эридой устало вздохнула Персефона. Наверное, махнула рукой: что вас слушать, тут за мужем присматривать надо…

– Подозрения, – это тихий, насмешливый, мертво-ровный голос Медузы, – зачем подозревать, если с этими худшее всегда оправдывается?! Вот этот Пейрифой…

– В гневе?! – ахнула добросердечная Горгира. Невнятно ахнула: Ахерон недавно преподал урок семейной жизни…

– Нет, – спокойно отозвался голос жены. – Муж не разгневан. Он ждет чего-то.

– Цербера? Ну, когда Цербер вернется? Или еще героев?

Персефона молчала. Только взгляд, которого я не мог видеть: пристальный, вопросительный – не отставал, словно прицепившийся в ночи блуждающий огонек.

Наверное, ждал вместе со мной, не знаю. Или – того же, что и я.