Михаил Чулков - Повесть о Нетоне

Нетон, как только усмотрел, что повар отлучился на время, то, отвязавшись зубами весьма поспешно, пожаловал в кухню, и что ему угодно было, с великою охотою покушал, а как рук у него не было, то ломал он зубами весьма неучтиво и, можно сказать, что прямо по-лошадиному, и когда уже он был в полсыть, то к несчастию его возвратился повар и, увидев такого гостя, рассердился весьма неумеренно и, вооружившись запором, поблагодарил за посещение лошадку так хорошо, что насилу она бедная дотащилась до конюшни, и тамо в великих слезах и горести легла под свои ясли, чтобы успокоить несколько потревоженные свои члены и до самого утра проплакала неутешно.

По утолении своей досады кушанья припасатель пошел и объявил своему господину обо всем подробно, который за то не досадовал столько, сколько немилосердный повар, и сожалел весьма много, попросту сказать, бранил повара за то, что бил он лошадь без всякой пощады. Кушанье приказано изготовить снова, тем дело и кончено.

На другой день, когда за именинным столом повеселились гости больше, нежели за обыкновенным, веселый хозяин принялся рассказывать им шутку между его поваром и новою лошадью. Выслушав всё от него, подгулявшие гости почли сие за чудо и просили хозяина, чтобы приказал он ввести её в покои и попотчевать разными винами. Когда она, говорили они, кушает с серебряной посуды, то непременно должна пить из хрусталя. Как задумали, так и сделали. Когда привели в покои лошадь, то оная поклонилась на все четыре стороны, а хозяину и хозяйке по особливому поклону, чем доказала ясно, что и она бывала в той школе, в которой учат политике домашней. От чего произошел великий смех и также немалое удивление.

Хозяин сам потчевал её вином, и она со всею учтивостью опоражнивала рюмки.

Дали ей кушать, в котором случае также не потеряла она благопристойности и кушала всё по порядку. Усердие хозяиново и всякого гостя в подношении разных вин повеселило лошадиное понятие изрядным манером, и она начала показывать ногами, что умеет протанцевать нечто или всё, ибо танцевальная наука не весьма много содержит в себе правил, хотя учители танцев во многих домах принимаются лучше, нежели люди, разумеющие словесные науки. Но полно — те господа, которые сие делают, имеют разум в ногах, а не в голове, так как и многие танцевальные учителя. Тотчас составили музыку, и лошадь начала делать различные фигуры.

Которые не погнушались, те делали ей пару и танцевали с ней менуэты и другие различные штуки. Веселие было чрезвычайное, долго оное продолжалось, и наконец с великим удовольствием и удивлением разъехались. Лошадь не послали уже в конюшню, а отвели ей покой и определили человеческую пищу.

Поутру рассуждение о лошади слышно уже было в целой половине города, а к вечеру и во всём. Обыкновенно всякая неважная новость занимает больше места, нежели важное, но бывалое что-нибудь.

Всякий старался увидеть лошадь и узнать все лошадиные качества, всякий вознамеривался искать случая познакомиться с хозяином и быть ему хорошим приятелем единственно для того только, чтоб мог видеть беспрепятственно его лошадь. Женщины, напротив того, старались одна перед другою лучше, чтоб иметь её в своем доме, за какую бы то сумму ни было, а если не достанет денег, то в случае столь нужном обещались заложить свои бриллианты, только чтобы достать её и похвалиться после, что конь тот у неё в доме, которого разуму удивляется целый город и который есть диковинка этого века. Таким примером видеть можно, что счастье вселяется и в лошадиную голову, и, нося на себе образ скота или имев скотское рассуждение, можно быть благополучным, хотя сие благополучие совсем другого роду и никогда не может сравняться со спокойствием душевным, однако и оно увеселяет несколько человека и делает его часто спокойным. Нетону ничего не оставалось больше думать, как наслаждаться только сим счастьем, которое он теперь нашел, и пользоваться от людей любовью, и быть тому так. Но…

В том городе был некто господин, хотя и не знатный, но великий по деньгам, а о разуме же и добродетели его я не справлялся. Он имел у себя четыре дочери, которые все уже были на возрасте и годились все за один стол, то есть замуж.

Отец хотел с радостью их выдать, но приискивал таких женихов, которые бы взяли их без приданого, а как ныне обычай такой вывелся со всем уже из моды и притом дочери его были не весьма красноличны, то и принуждены они бедные или век сидеть девками с тою надеждою, что будут когда-нибудь супругами, или определить себя вовсе уединению под черную одежду, однако сие делалось не с тем, чтобы отец не любил своих дочерей. Он их любил сердечно, и, выключая богатства, никто ему приятнее не был, как его дочери.

Дурная скупость и вредная экономия уступили тогда место худому обычаю.

Старик против всегдашнего своего обыкновения захотел помодничать и приманить того доброго коня или властью или деньгам и- единственно только для увеселения своих дочерей, по его словам. Сказывают, что он заплатил только за него половину, а остальные ему уступлены, ибо хозяин тот имел до него некоторую нужду, по примеру челобитчиков.

Через четыре дня с позволением городского правления увидели на площади возвышенное место и на нём разумную ту лошадь, впрочем, видел её тот, который платил за сие деньги, и сия-то сумма по расположению скупого отца долженствовала составить из себя приданое четырем дочерям, хотя он и думал прежде, что посредственная их красота будет служить им в место вечно. По такому отцовскому предприятию должны были непременно все четыре дочери полюбить изрядно лошадь, чего сделать они и не преминули.

Большая дочь, имея большее право надеяться быть прежде всех замужем, для того взяла в собственное свое покровительство припасателя её приданого.

Известно всем, что лошадь в природе своей скотина не последняя. Дочь скупого и ключница, ибо она носила на себе два чина потому, что отец хотел её приучить к домашней экономии, водила её на золотой сворке или за уздечку по всем загородным местам и прохаживалась с нею, можно сказать, везде. В некоторое время находились они одни в посвященной роще одному первостатейному богу, покровителю того города, которому поклонялись те народы.

Проводница лошадиная уснула, а конь в полуденное время захотел напиться воды и, увидев текущий недалеко от себя источник, пошел без всякой думы утолить из оного свою жажду. Сей источник почитался у тех народов богом по причине той, что он никогда не иссыхал, а рек там не было, и случалось, что года по два не было дождей, и так весь город довольствовался его водами, за что и обоготворили, и почитали его с великим страхом. Во время же дождей никому не позволялось из него ни пить, ни черпать, а если кто дерзнет, то казнили за сие смертию, хотя бы это был зверь или скотина, а казнь сия была такова: в превеликий котел нальют воды из сего же источника, положат в него преступника или нарушителя закона и варят его до тех пор, пока он совсем исчезнет. Когда увидели, что конь из него пьет, а сие было в дождливое время, то с великою строгостью подхватили его и заключили в темницу. На утро определена казнь и выведен он был на публичное место, где, окружён множеством воинов, дожидался, как посадят его в котел, в который наливали уже воду и готовились подложить огонь. При смерти быть не так весело, как прохаживаться по загородным местам с девушкою. Все предстоящие видели, как лошадь плакала, однако избавить её не хотели и желали в скором времени увидеть её кончину.