Александр Сапегин - Жизнь на лезвии бритвы. Часть II

— Гар… …ольд, — захлёбываясь кровью, простонала Гермиона, чей взгляд на мгновение обрёл прежнюю ясность. — От… отпусти м-ме-н-ня.

— Нет!

— Отпусти…, — содрогнувшись всем телом, она надсадно кашлянула, забрызгав моё лицо кровью, мгновенно замёрзшей.

Занятый борьбой за выживание, я не слышал истошных криков из-за двери, сменившихся испуганными возгласами, когда Белла, Вальпурга, тетя Петунья и проснувшаяся мелочь в лице Дадли, Дафны, Астории и Генри ссыпались со второго этажа, где находились их спальни. Сначала сработали оповещающие заклинания, сообщающие о пробое защиты особняка, потом в сознание Вальпурги через крестильную связь ударила боль. Потом на гостиной посыпались магические барьеры, а стены начали покрываться изморозью. Волшебники в страхе отступали под давлением невидимого барьера, за границей которого всё покрывалось льдом. Держащаяся за левую грудь полотняно-белая Вальпурга шептала защитные наговоры, словно птица на гнезде закрывая собой детей, племянницу и Петунью. Она первая сообразила, что в мир сошла сила, с которой не совладать простым смертным. Не сама, лишь зыбкая тень от края вуали Вечной Невесты, но людям с волшебными палочками и без них остаётся только отступать перед превосходящим могуществом. Белла попробовала прорваться через живое оцепление в лице тётушки. Тщетно, матриарх Блеков одним движением левой руки, легко, будто пушинку, отбросила черноволосую красавицу назад. Глотая злые слёзы, Вальпурга отступила ещё на шаг от ледяной кромки.

— Что это? — стуча зубами от холода, а ещё больше от страха, озвучила общий вопрос молодёжи Астория.

— Смерть! — вместо тётки ответила Белла.

На последних остатках магии, сам не понимая как, я извлёк из нас металлическую пику. Чем и как? Магия, наверное, если к железу не прикасались руками. Я ещё не совсем сошёл с ума вытаскивать из сквозной раны посторонний, скажем так, предмет, чтобы после этого гарантированно истечь кровью или же ею захлебнуться. Ха, вот и докатился я до чёртиков и бреда в затухающем сознании. А как, скажите, воспринимать крылатую серебристую ящерку, опустившуюся на моё плечо. Магия из крылатой тварюшки била ключом. Даже не так — фонтанировала. Как жаль, что нам она уже не поможет. Фигура в углу обрела плавные женские черты, которые не скроешь никаким бесформенным балахоном. Похоже, мы оба скоро угодим в её объятия. Недолго осталось. Я устал, очень устал. Так и хочется прикорнуть. Закрыть глаза и поспать.

— Не смей!

Острые зубы ящерицы впились в ухо. Больно, твою налево.

Офигеть какой глюк! Натуральный! Зубастый и приставучий. Зашипев, ящерка, а теперь, взбодрённый ею, я разглядел малюсенького дракончика, цапнула меня за нос. Хотелось спросить: за что?

— За глупость! — на парселтанге укорили меня. От стекающей с маленьких крыльев жизненной силы в голове несколько прояснилось и стало немного полегче воспринимать действительность. Словно голодный вампир я присосался к живительному источнику, перекачивая жизнь Гермионе. — Я говорила, что отдам долг жизни, вот и наступило время собирать камни, — с горьким пафосом шипело крылатое существо.

Фигура в углу комнаты напряглась. Внезапно через забивающую разум муть пришло узнавание:

— Иррур?!

Невероятно, не думал, что они так умеют. Вот значит, как громадные драконы скрываются в горах! Иррур. Я вспомнил белоснежную дракошку, чью кладку яиц защитил от гиппогрифа во время съемок первой части «Волшебников». Тогда мама дракониха была в десятки раз больше нынешней визави. Да-да, что-то тогда было, Иррур просила не забирать малышей, обильно политых моей кровью.

— Признал-таки, — сверкнула зубками дракошка, дыхнув синим пламенем на девочку. В коротком факеле было столько магии жизни, что глазам становилось больно от её блеска.

— Гарольд, — открыла глаза Гермиона.

— Времени нет рассусоливать, — на чистом английском дракошка оборвала вертящиеся в головах вопросы. — Вы согласны на закрытие долга и обмен?

— Какой обмен? — облизнув моментально пересохшие и потрескавшиеся губы, спросил я.

— Твоё время ещё не пришло, но ты не отпустишь свою самку и тогда вы уйдёте оба. Я меняю свою жизнь и магию на ваши жизни. На её жизнь. Всё по-честному. Да или нет? Ледяная Госпожа, как должно, получит сегодня душу. Мою, — снизошла до объяснений дракошка.

— А причем здесь обмен? — вновь уплывая в забытьё и абстрагируясь от острозубого глюка, выдал я связную мысль.

— Магия, — цепляясь передними лапками в мой подбородок, шикнула Иррур. — Я отдаю магию. Твоя самка перестанет быть просто человеком и тебе тоже достанется, — дракошка обнажила острозубый частокол в усмешке. — Ведь я выкупаю её жизнь. Да, нет?! Решайся! Времени не осталось.

Когтистые лапки, полосуя мой подбородок, давили с неимоверной силой, взгляд фиолетовых глазок-бусинок колол подобно иглам и сверкал ярче самых ярких звёзд в ночи.

— Да, спаси Гермиону, если сможешь.

— Кусай!

Дракошка притянула наши головы к своим бокам. Мелкая и удивительно сильная.

— Что?

— КУСАЙ! — перейдя на драконрык, проорала Иррур.

Сомкнув челюсти, я перекусил её пополам. Какая у неё удивительно сладкая кровь! Пискнув, Иррур умерла, ярко красный ручеек излился в приоткрытый рот Гермионы, девочка судорожно сглотнула. Шаровая молния драконьей магии разделилась на две части. Громадный грейпфрут погрузился в грудь Гермионы, маленький апельсинчик впитался в мою кожу в районе переносицы. Чуть глаза навечно в кучу не съехались.

Прости моя хорошая, что я решил за тебя и лишил права выбора. Прости. Нас накрыло холодное северное сияние. Продержавшись секунд десять, оно медленно погасло. Обмен совершён, магия признала долг жизни закрытым.

Возле дамы в саване возникла призрачная фигура дракона. Скинув капюшон, призрак Смерти обнял крылатого хищника за могучую шею, укоризненно погрозил мне пальцем и растаял утренним туманом вместе с нежданной и негаданной добычей.

Оглушительно затрещали дрова в камине, неуловимо повеяло теплом. Арктическая стужа отступила на шаг-другой.

— Гарольд! — от мощного удара деревянные створки дверей рассыпались в труху. В гостиную с палочкой наперевес, в ночной рубашке в тапках на босую ногу ворвалась растрёпанная крёстная. За её спиной угадывались расплывчатые тени остальных жильцов имения. — Гарольд? Гермиона?

Смутно представляю, что в тот миг думала Вальпурга, эмпатия на тот момент словно перегорела или вымерзла до основания, не давая никакого отклика абсолютно, хотя предположить могу. Ничего хорошего. Представьте, чтобы вы подумали: залитые кровью дети в порванной одежде, у молодого человека через прореху сорочки на спине видна свежезарубцованная рана, такая же на груди у девушки. Гора снега в которой они лежат ибо после ухода Миледи ноги мои подогнулись и мы без сил рухнули в сугроб. Старое кресло и обледеневшая железная пика, покрытая застывшей красной коркой, перекушенный пополам дракончик и… Цвет волос у нас изменился кардинально. Брюнет и шатенка стали блондинами со снежно-белыми шевелюрами с каким-то легким голубоватым инистым отливом, характерным для окраски чешуи драконов вида «Сибирский иней». Какие мысли могут быть после этого? То-то и оно — сплошной сумбур. Живые, слава Мерлину, и ладно.