Карина - Давай попробуем просто жить

* * *

Конечно, ночью он мне приснился. Я знал, я даже спать пораньше лёг.

Он присел на кровать и наклонился - волосы махнули по щеке и шее. Я притянул его за затылок и зарылся носом - в волосы эти, в ключицу, слабо пахнущую снегом, и не мог шевельнуться, боялся, что он вскинется, оскорблено поведёт плечом, полоснёт презрением. А он опустил свои руки мне на виски и что-то прошептал прямо в макушку - не разобрать.

Во сне у его губ был горький привкус, и я не мог остановиться, чтобы вдохнуть воздуха - так бы и умереть, губы к губам. Я притискивал его за лопатки - ближе, ближе, мне всё казалось, что я недостаточно крепко прижимаю его, и он вывернется из моих ладоней. Когда же он в ответ вжал меня в постель, всем собою, целиком, я оторвался от его губ, покрепче обнял его, прижал щёку к его щеке и для верности ещё обхватил его ногами - перекрывал ему пути к отступлению.

Каждое, даже самое незначительное его касание - губами, руками, щекой - и я сладко дрожу под ними. Ловлю их пальцами, поворотом шеи, выгибаюсь - не хочу упустить хоть что-то. Принимаю всё, что он отдаёт, и где-то в переносье, глубоко, начинает щипать от переполненности эмоциями.

Затем его рука протискивается между плотно прижатыми телами, накрывает мой пах, сжимает и чуть вдавливает и, кажется, я всхлипываю, подаваясь к нему бёдрами. Чтобы я кончил, для него оказывается достаточным всего лишь обхватить меня там сильнее, всею ладонью, прямо через ткань…

Под рукой влажно и тепло, и плечи ещё чуть вздрагивают - отголоски сна. Шевелиться не хочется, и я ловлю остатки этой дрожи, чтобы запомнить.

И снова проваливаюсь в сон…

* * *

Завтракаем мы в полном молчании, прерванном лишь дважды. В первый раз это стук совы в стекло. Рон, отдавая мне письмо, комментирует - из аврората, теперь полдня там проторчишь, с их формальностями. Второй раз он заговаривает уже под конец, когда его тарелка почти опустела. Сообщает, что возвращается в Нору, мол, ещё остался кусок от каникул, и мне уже не нужна его помощь, и у него там какие-то ужасно важные дела… Настоящую причину он так и не озвучивает, но я не говорю ему об этом. После вчерашнего мне почему-то сложно требовать от него откровенности.

Мы неловко прощаемся - да, Рон, я передам Гермионе, что у тебя возникли неотложные дела, да, конечно, если что - пришлю сову, да, разумеется, я буду осторожен… Я не говорю ему - Рон, не сбегай, это не поможет, будет только тяжелее. Я не уверен, что он меня услышит.

Почти сразу выхожу из дома - побыстрее отделаться от авроратской канцелярии.

На входе строгая ведьмочка обменивает мою палочку на бэйджик. «Второй этаж, отдел противозаконного применения волшебства к магам, направо до конца коридора». В коридоре пахнет не слишком свежими носками и затхлой тиной вперемешку с запахом чёрствых кексов. По стенкам сидит разношёрстная публика - пара патлатых колдунов неопределённого возраста в грязных мантиях, разукрашенная точно рождественская ёлка девица без мантии и в символической юбке, развалившийся в кресле и сладко похрапывающий - похоже, основательно перебрал огневиски - маленький волшебник, подозрительно напоминающий профессора Флитвика. Хмыкаю и толкаю ручку щербатой двери.

Сотрудник аврората пару минут тщательно делает вид, что работает так напряжённо, что даже не замечает посетителей. Складываю руки на груди и нацепляю непробиваемое выражение лица - пусть не ждёт, что я начну кашлять, притопывать ботинком или ёрзать в кресле. Беру со стола «Вестник волшебника» и с интересом рассматриваю колдографии - читать-то эту муть всё равно невозможно.

Маг откашливается и, наконец, уделяет мне своё драгоценное внимание - представляется и называет должность. О, я польщён. А я Поттер. Гарри Джеймс Поттер.

Дальше у нас дело идёт явно веселее, по крайней мере, маг окончательно включается в работу и проявляет похвальную активность и прилежание. Даёт посмотреть мне показания Даны и Моргана, взбалтывая мыслив и комментируя, как тщательно его ребята провели расследование. Ага, так тщательно, что никаких результатов.

Мне скоро надоедает сидеть и чувствовать себя дураком, поэтому я показательно смотрю на запястье - туда, где обычно носят часы. Он понимает, быстро закругляется, берёт другой мыслив, я скидываю туда свои мысли - всё, что помню о том вечере, чётко обрезая их на моменте, когда я очнулся в доме Снейпа. Нет, уважаемый, дальше ничего заслуживающего внимания аврората нет.

Прощаемся, выхожу на свежий воздух, вдыхаю полной грудью… Какое счастье, что я всё-таки не пошёл в школу авроров.

В переулке меня берёт за рукав дряхлая колдунья в остроконечной старомодной шляпе - на тулье и полях уже успели вырасти небольшие сугробы. Колдунья протягивает ко мне сморщенную ладошку, маленькую, словно у ребёнка. С надеждой поднимает на меня светлые, молочно-голубые, как это обычно бывает у стариков, подслеповатые глаза. Кладу в ладошку немного кнатов, подумав, добавляю ещё. Всё, что могу выгрести из карманов.

Она благодарно кивает и предлагает предсказать будущее. Нет уж, спасибо, не хочется. С предсказаниями у меня по жизни как-то не складывается.

Колдунья берёт мою руку, закрывает глаза, потом отпускает. Когда я уже повернулся, чтобы уйти, мне в спину тихо произносят:

- То, что твоё - рядом с тобой, даже искать не надо, только руку протяни. Ты сам скоро поймёшь.

Интересно, это она о чём? Что - моё? Дом что ли? Я одно время пытался подыскать что-то подходящее, но пока не нашёл то, что меня бы устроило. Так и живу в университетском общежитии…

Или…

Резко оборачиваюсь - никого, сплошная каменная кладка стены, ни единой двери даже. Только метель по всему переулку закручивает снежную крупу в маленькие белые вихри…

* * *

В «Зимнем замке» сегодня совершенно не так, как было в канун Рождества. Можно свободно подойти к любому прилавку. Ни толп, ни орущих младенцев, ни сумасшедших мамаш, ни песнопений зачарованных вывесок. Спячка.

Я специально сделал крюк, чтобы зайти сюда. Посмотреть на Селену. Вот она - стоит, как ни в чём не бывало, блестит полировкой и металлом. Я как в первый раз снова восхищённо выдыхаю, глядя на неё. И радуюсь, что никто её не купил.

Наверху, под крышей, тоже безлюдно. Сажусь за тот же столик, что и в прошлый раз, заказываю кофе.

Вспоминаю, как вчера пытался писать Снейпу письмо. Тяжко вздыхаю. Всё сложно. Словно мы снова чужие друг другу люди, и не было ни стихов на двоих, ни разговоров, ни коньяка, ни тлеющей в вечерних сумерках сигареты, небрежно зажатой меж тонких пальцев. И в итоге я двух слов связать не могу и комкаю пергамент за пергаментом. А мне обязательно нужно с ним поговорить.

Стоп. Поговорить.

Мерлин, я действительно идиот! Даже предлога искать не надо. Зачем я буду писать письмо, если я могу просто… просто прийти к нему. Должен же я всё-таки спасибо сказать, раз тогда второпях не успел.