Дмитрий Щербинин - Ворон

Эллиор замолчал, а Глони все стоял, и ждал, когда же будет продолжение, этого песни — по темным, изъеденным морщинами щекам его катились слезы.

Но в окружающем их, все темном мире, были создания, для которых это пение было ненавистно, на которое сползались они, гневно шипя, жаждя поглотить этот источник.

И вот злобное шипенье бросилось на них со всех сторон. Из прекрасный яви, в ужасное забытье провалился Глони, и замахнулся своим топором — нежность его, как зной грозами, разразилась яростью.

— Казад! — рычал он сквозь сжатые зубы; и, вдруг, показался великаном, сжимающим многотонный молот. — Пр-рочь!.. Вот вам! — и он прыгнул на наступающих пауков.

— Нет — назад Глони! — окрикнул его Эллиор, который уже запустил первую стрелу…

Разве может что-то, кроме смерти, остановить разъяренного гнома?! Он ревел:

— Прочь ненавистные твари! На! На! НА! И тебе!.. И тебе!..

Топор рубил безостановочно. На него неслись когти, летела ядовитая слюна, а он, окрыленный яростью, увертывался, и сам удары наносил. Вот выплеснулась на него черная кровь — зашипела жадно, не в силах прожечь мифриловую кольчугу. Глони почувствовал, что враг за его спиною — резкий разворот — удар по летящей лапе — одновременно, падение на колени — когти вампира просвистели на его головой.

— Назад! К холму, в укрытие! — повелел Эллиор.

На гнома неслось сразу несколько пауков — он заорал, и бросился им навстречу. — Нет, друг мой! — полный боли, раздался окрик Эллиора — эльф уже видел, что нависло над Глони. Он метнул туда одну стрелу, другую; но вот вынужден был развернуться ибо и над ним навис паук.

— На!.. Получи!!! — ревел Глони и с каждым из этих выкриком отрубал нацеленные на него когти..

Вот брызнула на его лицо черная кровь — тут же один его глаз ослеп, но Глони даже не обратил на это внимание. Но вот ядовитый коготь сзади, пронзил ему шею — смерть наступила мгновенно.

Пауки завыли, бросились на павшего. Завязалась даже драка — некоторые из них, закрутились по земле многометровыми комьями; они рвали друг друга, — вздымался дым от льющегося на него яда. Один оказался проворней иных — он склонился над телом Глони. Тут сверкнула стрела Эллиора. Паук забился; заметался среди трупов. Еще несколько тварей бросились к телу, но были разодраны поспевшим Феагнором.

Шипенье отхлынуло к северу. Здесь же стонала, прожигаемая ядом земля, судорожно дергались оторванные лапы, суставы, клыки; вся вокруг было покрыто наростами и трудно было поверить, что все это, учинили лишь трое.

Один из этих троих лежал уже мертвым. Феагнор был тяжело изранен: самая большая из его ветвей была вырвана — потеря человеком руки могла сравнится с такой раной. Так же — множество шрамов покрывали его тело, и один из них был особенно глубоким — до самой сердцевины, оттуда медленно вытекала тягучая зеленоватая жидкость, и, там где она падала, паучий яд отступал, и нанесенные земле раны заживали.

Эллиор также получил несколько ран, но неглубоких, и яд в них не попал. Он подошел к энту, и услышал его глубокий, словно бы по большой пещере перекатывающийся голос:

— Теперь бы отдохнуть… постоять века три в теплой мягкой земельке, возле родника, да чтобы кору мою ласкали березы…

Эльф склонился над телом Глони, поцеловал его в лоб. Посидел минуту, в величайшем напряжении, потом зашептал, роняя жаркие слезы:

Пройдет время, и раны, нанесенные эту месту заживут. Уже в следующую весну, поднимутся вокруг холма подснежники — там, где пал гном раскроются алые розы; а на вершине, где заснул благородный Сполох — бликом нездешних лугов засияют цветы эланора. Там, где падали слезы эльфа, взрастут нежные синеглазки; а там где слезы Феагнора — взрастут березы.

Пока же вокруг густела тьма, а издали доносилось паучье шипенье.

— Мы оставим тела здесь. Земля сама позаботится о них. — тихо молвил Эллиор, но потом прислушался, и вновь его голос стал суровым. — Пауки нагоняют хоббитов, а их может защитить один только Мьер. Скорее туда…

— От меня совсем мало проку. — тяжело вздыхал Феагнор. — Вместе с соками уходит моя сила. В бою я чувствую свою погибель но, все-таки, помогу тебе, друг. — и он протянул ему одну из своих ветвей.

Но тут под угольной, скрывающей спокойную высь завесой показался дракон.

— Все — теперь нам не прорваться — устало выдохнул израненный энт. — Мне то и здоровому едва бы удалось убежать от драконьего пламени, ну а уж такому… Я отступаю к Ясному бору…

— Да, да… — говорил Эллиор, и страшно было слышать в этом голосе такую сильную боль. — Как же тягостно все оборачивается!.. Ладно — надеюсь эта встреча была не последней.

Энт ничего не ответил, но покачиваясь из стороны в сторону, побежал к Ясному бору, и встал там среди иных деревьев, почти неотличимый от них. — он запустил корни глубоко в землю, и теперь, когда находился в единении с ней — смерть ему больше не грозила. Он закрыл свои глаза, опустились его изодранные ветви, и он погрузился в сон столь же глубокий, как и у окружающих его деревьев.

Эллиор пробежал к холму Грибниксов, приоткрыл дверь, и грибной дух объял его — да — это было надежное укрытие, а позади — смертная опасность. Но Эллиор остановился в дверях, обернулся — постоял еще несколько мгновений, а потом — стремительной, почти слившийся с землей тенью, побежал на север — откуда доносилось паучье шипенье.

Хэм Рытникс с немалым трудом приоткрыл глаза. Сквозь слабость прорывались крики — хоббиты кричали в ужасе, а еще кто-то рычал, шипел. Вот телегу, сильно тряхнуло….

Промелькнуло знакомое лицо.

— Тэд… — слабым голосом позвал Хэм.