Дмитрий Щербинин - Буря

Гэллиос проговорил ей несколько утешительных слов, а девушка все рыдала, и, вдруг, стала незримой — теперь не было никаких звуков, кроме доносящегося снаружи воя метели. Альфонсо позвал ее по имени, а постоялый двор содрогнулся, и целый снежный вихрь — плотный и стремительный ворвался в проломленный дверной проем. Снежинки закружились, будто в каждой из них была жизнь, подобно морским валам в бурю, взмыли под потолок, и там облекли контуры чего-то незримого, что висело над ними в полумраке.

— Пусть сюда придут могучие эльфийские кудесники, пусть они изгонять это зло, ну, а мы сделаем то, что в наших силах. — тихо проговорил Гэллиос, и кивнул на груду потемневшей плоти, которая по прежнему лежала перед ними, которая, по прежнему, из глубин своих стон издавала. — Мы вынесем их, и будем нести, сколько хватит у нас сил, только подальше от этого проклятого места. Ты должен помочь мне…

И вот Гэллиос первым склонился над ними: с немалым трудом удалось ему отцепить одну руку, затем — вторую, он потянул за эти руки, и тут же, из общей груды вырвалась голова, вся покрытая черной, с кровавыми прожилками коростой, с запекшимися волосами — неожиданно распахнулись глаза, да так и вцепились в Альфонсо, раздался безумный, дрожащий голос:

— А-а, братец! Ты это!.. Ну, здравствуй же, здравствуй!.. Вытащи меня! Или не признал!.. Я Вэллиат! Черт, вытащи меня отсюда! Я должен жить!..

— Вэллиат! Да что ж это с тобой?! — выкрикнул Альфонсо с жалостью.

Он подбежал к Вэллиату, вглядываясь в покрывающие все тело ожоги, а, затем, стал помогать Гэллиосу высвободить его из остальной, плотно переплетенной плоти — как же плотно слиплись эти тела! — казалось, что они слились друг с другом, что до этого сжимала сила невообразимая, и Альфонсо очень боялся, что будут переломаны кости — он даже и об собственном ужасе позабыл.

Но, вот зашевелилась и иная часть груды, и, сразу же два стонущих голоса позвали его.

— Вэлломир! Вэллас!.. — вскрикнул Альфонсо, и тут — вновь появилась Маргарита.

Девушка схватила за руку Вэлласа, который тоже был обожжен, хотя и не так сильно, как Вэллиат, она с силой потянула его, а Альфонсо проговорил: «Да — помогай нам, вытаскивай их. Прочь отсюда — на улицу». Но тут он вгляделся в ее лик, и понял, что — это уже не девушка, не Маргарита, но нечто белесое расплывчатое, сам кошмар, который, ежели в него вглядывается становится все ближе, захватывает сознание…

Только она появилась, а уже успела оттащить Вэлласа к двери, которая зияла теперь чернотою, на которую теперь из-за это черноты, смотреть было больно. И тут вновь обратилась она в Маргариту, и зарыдала, склоняясь над Вэлласом:

— Кто ты?.. Ведь, я даже и имени твоего не знаю! Спаси меня!.. Что со мною стало!..

Альфонсо подбежал к ней, но, в это время, словно слизь, оплыла к полу черная дверь, а за нею — раскрылся узкий коридор, заполненный снежным кружевом — коридор этот расширялся в огромную залу, почти весь объем которой занимало бочкообразное, недвижимое тело. Только Маргарита обернулась, и увидела за снежинками это тело, так и забыло про Вэлласа — она вскричала: «Батюшка!» — и метнулась в коридор — чем дальше она бежала, тем меньше становилась, и, наконец, рядом с великаном оказалась не больше снежинки. Альфонсо бросился было за ней, но прямо перед ним дверь заросла, причем на ней не было ни ручки, ни швов — просто черное пятно на стене.

— Помоги мне. — раздался голос Гэллиоса, и был он самым спокойным, самым гармоничным во всем этом доме.

— Да-да, конечно же, конечно же… Братья мои… братья… — зачастил Альфонсо, подхватывая Вэлласа.

Так они и направились к пролому во двор: Альфонсо нес Вэлласа, Гэллиос тащил Вэллиата, а Гвар, подхвативши за шиворот оттаскивал Вэлломира. Вот стены задрожали, загудели — вдруг, взвыли — каждая то доска, каждое то перекрытие, все взвыло оглушительно, с болью — казалось, что каждую частицу этого дома пронизывает, терзает ледяной ветер, и все то надрывалось так, что должно было бы рухнуть… Снежная метель била в проем беспрерывно, и вот в кружеве этот мелькнула тень — Альфонсо услышал хлопанье крыльев, и заскрежетал зубами, и, продолжая двигаться вперед, выкрикивал:

— Оставь же ты меня хоть теперь! Прочь! Не давай мне своих советов!.. Прочь — я ненавижу тебя!.. Вся жизнь из-за тебя исковеркана!..

Но он уже видел воронье око, и он знал, что сейчас ворвется в его голову его голос. Действительно — так все и произошло:

— Что же ты тут делаешь? Ты же должен быть совсем в ином месте — рядом с Нэдией!

— Да! А теперь — прочь! — выкрикивал, входя в снежную круговерть, Альфонсо.

Он тут же перестал что-либо видеть, а снежинки набивались ему в рот, так что он задыхался — ветер был таким сильным, что каждый шаг давался с превеликим трудом — он весь выгнулся вперед, прижимал к груди Вэлласа…

Всему приходит окончание, вот и из снежной круговерти он вырвался, и раскрылся пред ним двор, где тоже валил снег, но не так сильно. Он споткнулся, повалился в снег, и, склонившись над обожженным ликом Вэлласа, стал звать его, взял за руку, пытаясь почувствовать — есть ли пульс, и тут, рядом с ним, слетал на снег ворон.

— За это пренебрежение, за недоверие, за то, что после всего доброго, что я для тебя сделал, смотришь на меня как на врага, мог бы оставить тебя здесь… Вот скажу тебе, а дальше — сам думай: Нэдия твоя в большой беде — смотри, смотри…

И тут перед Альфонсо проступил лик Нэдии — и лик этот был таким, каким привык он его видеть, но губы… засохшие, сморщенные мертвые губы — для него это было все равно, что увидеть звездное небо, часть которого куда-то опала, и открылась не бесконечность, но обивка низкого, грязного потолка склепа. Сразу же познал он и то, что ее ждало — понял, что это правда — вот вскочил на ноги, стремительно оглядываясь.

Он стоял возле постоялого двора, который ничем больше не напоминал творенье рук человеческих; видел, как в пролом, словно в воронку всасывается метель — завывает, борется с чем-то; неожиданно это всасывание оборвалось и из освободившегося прохода едва не вылетел Гэллиос, а за ним — Гвар. Вот они уже рядом с Альфонсо, вот старец уже говорит ему:

— Здесь нельзя останавливаться. Быть может, Оно еще не в силах остановить нас физически, но вот рассудка лишить может. Здесь вообще лучше поменьше смотреть по сторонам…

Но Альфонсо уже не слушал его — страстная тоска по Нэдии все сильнее охватывала его сердце. Понимал он то, что, ежели проклятье свершиться, то уже ничто не будет иметь для него значения.

Вот он сделал несколько шагов в сторону, а Гэллиос окликнул его:

— Куда же ты? Неужели оставишь нас здесь?.. У меня то сил почти совсем не осталась, одна надежда на Гвара, но он троих не вынесет.