Дмитрий Щербинин - Буря

Менее чем через полчаса, стены начали изгибаться, и за изворотом этим открылся залив, в глубине которого, выступая из изодранной горной толщи, высилась крепость — только они ее увидели — так взвыли, что в ушах у Вэлломира заложило, зато он видел (теперь ветер дул в спину, и он смог открыть глаза) — как те щупальца с ликами, которые раньше вырывались вперед стены, теперь вырывались, в страсти своей и вперед его, и были эти темные отростки столь толсты, что, казалось, все вокруг переполнилось плотными, забитыми лицами валами…

— Нет! Нет! — завопил Вэлломир. — Вы не смеете! Назад! Я вас предводитель! Подчиняйтесь, или Я вас оставлю!..

Однако, угроза эта не возымела того действия, которое он ожидал — теперь, когда родной дом уже был у них на виду, именно он, родной дом, сделался предводителем их страсти, что же касается той маленькой фигурки, которая скакала между ними, и тихо (против их рева) издавала некие звуки — теперь масса уже позабыла, что он, совсем недавно был их предводителем. Теперь скрипучей конь, с таким стараньем слепленный для него, стремительно распадался, и, когда до ворот оставалось еще метров сто — распался окончательно. На Вэлломира тут же нахлынула нижняя, темная часть сорокаметровой стены, и он даже не мог упасть на снег, его закружило в этом вихре, все неся вперед, и он уж ничего не видел, но только чувствовал, что сейчас вот разорвет его в клочья…

Перед воротами намело сугроб метров в десять высотою — этот то сугроб и спас Вэлломира от неминуемой гибели. И, все-таки, удар был так силен, что он, пробив снежную толщу насквозь, ударился таки в ворота, и от удара этого потерял сознание… Только нахлынула эта тьма, тут же и отступила, уступив место холоду, да еще гулу ветру — несколько приглушенному, через снежную толщу к нему прорывающемуся.

И в первое мгновенье ему захотелось остаться в этой темноте, где было так спокойно, недвижимо, и где холод постепенно переходил в блаженное, по всему телу разливающееся тепло. Но он, тут же, заскрипел зубами, и прохрипел: «Не отступать!.. Ты Великий — это снежинка на твоем месте сдалась бы, а ты должен бороться!» — и он стал бороться, и, через несколько минут этой изнуряющей, мученической борьбы вырвался навстречу этому грохоту — он ожидал удар ветра, и приготовился к этому удару, однако — его не последовало. Открыл глаза, и обнаружил, что весь этот вихрь, проносится теперь в нескольких метрах над его головою; если представить водопад из снега, который не опадает с городских стен, но втягивается на них, то — это бы напоминало то, что происходило, у той крепости. Несколько мгновений созерцал Альфонсо эту плотную, вихрящуюся темными страстными образами стену, а затем она исчезла — на место ей пришел просто очень плотный, ураганный снегопад.

— Ну, и куда же вы?! — выкрикнул тут Вэлломир, в некоторой растерянности. — Без меня то сгинете!.. Ну, ничего… сейчас все разрешиться!.. Вы толпа — вы теперь привязаны ко Мне; слышите — навечно привязаны!.. Сейчас, все равно, вернетесь… да-да — вернетесь и, даже не сомневаюсь я в этом!..

Он прождал несколько минут, и в течении их несколько раз стряхивал собиравшийся на лице снег. Наконец, он проговорил:

— Хорошо же, племя непокорное!.. Не хотите по доброму — будем вам по злому. Предводитель сам найдет свое стадо, но тогда уж милости не ждите; тогда уж поступлю с вами по всей строгости законов: наиболее провинившиеся будут казнены, иные — подвергнуты различным наказаньям. Я научу вас, как подобает вести себя, в моем государстве!..

Он еще продолжал говорить (и был уверен, что, именно так все и будет, а сам же стал карабкаться по снежному наносу, который вздымался уже до вершин ледовых наростов над стенами. Пребывая в болезненном, близком к смерти состоянии, он и не заметил, как дополз до верхнего края, там то он и замер, так как вся крепость представилась перед ним…

Да — теперь это меньше чем когда-либо походило на создание рук человеческих. Все дома окончательно утратили свои очертанья — теперь это были застывшие темно-серые отеки; а, между ними, по улицам-расщелинам, медленно передвигалась, глухо урчала мрачная ледовая река. Теперь уже ни что не орало, не визжало, ничто никуда не рвалось, перекинувшись через эти стены. Теперь, вся эта масса издавала такой негромкий, но очень гулкий стон: словно бы сотни промерзший глоток, вдруг, застонали, как одна. Этот звук медленно затихал, и движенье ледовых потоков также замедлялось, и вскоре совсем прекратилось. Так как над крепостью высилась многометровая, наметенная стена, то снегопад проносился над крепостью, но само же, огороженное стенами пространство — совершенно застыло, ни одна снежинка не проносилась там, ни одного дуновенье ветерка… Вэлломиру казалось, будто глядит он на некоего мертвого и уже промерзшего насквозь великана… Так он глядел минуту, две, глядел и четверть часа… быть может, и целый час пролежал он до тех пор, пока один из темно-серых отеков-домиков вдруг не лопнул, оглушив воздух резким звуком, и тут же, из глубин его вырвалось плотное темное облачко, в глубинах которого происходило некое, неустанное движенье.

Оно двигалось рывками, и направлялось как раз в ту сторону, где лежал Вэлломир. До облачка оставалось еще не менее сотни метров, а юноша (уже мало на человека похожий) — услышал некие тоскливые звуки. Вот уже можно было различить и слова:

— Что со мною?! Что это за тьма?!.. Все кружится вертится! Верните меня домой!..

— Я же твой муж, любимая — или не признала?..

— Чародей! Над нашей крепостью нависло проклятье чародея!.. О-о!.. За что же мне такое горя, я то за что провинилась?!..

— Я же муж твой! Что мог то и сделал — теперь мы вместе.

— Ох-ох — горе ты горюшко! Ох ты горе ненасытное!.. Чародей! Надо ж такому случится!.. Блины то жарила, а тут на улице все загрохотало, в окна темнота бросилась, да и вылетели окна то… Буран снежный ворвался, а дальше то… А дальше то тьма это! Отпусти меня чародей! На что я тебе?!..

— Жена ты мне! Любимая!..

Речь эта, мукой наполненная, предчувствием того, что никакого счастья не будет, все приближалась, но вот, темное это облако поднялось так высоко, что соприкоснулось с клубящимися снежными стенами, которые проносились над крепостью, тут же было подхвачено, унесено… В это мгновенье, через все темно-серые промерзшие внутренности крепости протянулась одна трещина; раздался болезненный стон, затем — сразу множество воплей, а затем, над краями трещины стали вздыматься и тут же опадать вопящие волны мрака…

— Вот вам и наказанье — само, за своеволье подоспело. — пробормотал Вэлломир.

Впрочем, и ему стало не по себе, и он вдруг понял, что, ежели и есть здесь какая-то сила, то она никогда ни ему, ни кому бы то ни было иному не подчиниться. И ему представилось, что он один на многие версты, и на всех этих верстах — только ветер ледяной, да снег, и так то ему плохо стало, и так то ему захотелось вырваться из этого, всеми проклятого уголка…