Наталья Аверкиева - Три лика пламени

Свадьба прошла, как и все другие свадьбы — клятвы, кольца, ритуальные чаши с вином, которыми обменялись жених и невеста, песни-восхваления молодоженам. Из Небесного Чертога с приветом и поздравлениями от Властителей Арды прибыла на спине Соронтура майя Ильмарэ, вручив невесте бриллиантовое ожерелье и пару браслетов, а Лаурэ — великолепную арфу с золотыми накладками. Новоиспеченный муж немедленно исполнил на радость гостям балладу, посвященную Лалвендэ.

Подоспевшие Ивэйн и Кователь обрадовали молодоженов по-своему. У самого Таникветила, неподалеку от Валмара, Кементари вырастила рощицу, в сердце которой счастливую парочку ожидал дом, возведенный и отделанный Алланом и его свитой. Сестра радостно захлопала в ладоши, повиснув на довольном Лаурэ, — принцу ваниаров тоже пришлось по душе собственное гнездышко.

А меня почему-то мутило. Песня Лаурэ вызвала желание заткнуть уши или придушить певца, — я вспоминала другие песни. На этой же площади и в лесном чертоге… Песни Алдора…

— Что с тобой? Нездоровится? — С тревогой спросил Аллан, заметив, как я зябко кутаюсь в плащ и отхожу в сторону. Говорят, эльфы не знают болезней. Однако я в детстве болела с завидным упорством, повергая в ужас отца и целителей. Проклятье Тириона…

— Нет, Владыка, просто не выспалась. Засиделась в мастерской. — Чуть виновато. Айнур неодобрительно хмыкнул, бурча под нос про увлекающуюся молодежь. Знал бы Аллан, какие увлечения у его лучшего друга! — А вы… не видели Алдора?

— Видел пару раз. Хмурый он какой-то… А ты почему спрашиваешь? — Насторожился Кователь.

— Думала, он на свадьбу заглянет, а его что-то не видно. — Я небрежно пожала плечами. — Наверное, не хочет светиться в Валмаре после праздника.

— Немудрено. Оставить с носом Вэридэ на глазах у половины Валинора, пригласив на первый танец тебя, а не нашу наисветлейшую Королеву. Видела бы ты ее лицо! — Хохотнул Аллан.

И верно: столь демонстративно предпочесть прекраснейшей из айнуров какую-то замухрышку в платье с чужого плеча. Мелочная месть Алдора предавшей его возлюбленной. А я-то думала, он хочет сделать приятное мне.

— Не мог же он пригласить Вэридэ, зная, что это вызовет недовольство Короля. Алдор не дурак.

— Совсем не дурак. В полном соответствии с именем. Только вот иногда его заносит…

— Не будем о грустном. — Вклинилась я в опасно уходящий в сторону монолог Кователя. А я и забыла, что «Алдор» на языке Древних значит «мудрый» — Как вам счастливые молодожены?

— Хочешь сказать, как мне венок? — Хитро прищурился Аллан. — А разве последние полтора века ты слышала от меня что-нибудь, кроме «великолепно»? Это над ним ты трудилась, не смыкая глаз? Хорош, нечего не скажешь, но зачем же над собой так измываться?

— Такая уж я привередливая. — Главное — не подавать вида, что догадка Кователя не верна, и мои глаза красны от недосыпа совсем по другой причине. — Не люблю поделки, сляпанные на скорую руку.

— …Сегодня я был в Валмаре, у Ингвэ, проведал Лалвендэ. — Я недоумевала: Нолофинвэ позвал меня в тронный зал только ради того, чтобы сообщить о визите к новобрачным?

— Рада, что у них все хорошо. — А брат, похоже, не на шутку чем-то взволнован… Что это с ним приключилось? На солнышке перегрелся или наслушался ваниарских песен?

— Я был в Валмаре. — Продолжил Инголдо. — Там говорят о тебе.

— Да ну? — Я насмешливо приподняла бровь. (С досадой отмечая: Алдорова мимика. Надо же, как прилипло…)

— Ты… — Нолофинвэ, не будь дурак, гримасу признал. — Значит, это правда…

— Что — правда? Инголдо, ты говоришь загадками.

— Ты слишком много времени проводишь с Отступником, Фэйниель. Одумайся! — Голос брата был проникновенно, до тошноты, серьезен. — Говорят, ты отказалась отдать Сильмариллы Властителям из-за его чародейства. Он — само Зло, скрывающееся за дружелюбной личиной!

— Разве Владыка Арды недостаточно прозорлив, чтобы узнать любое зло и обезопасить от него Валинор? И Король вовсе не требовал отдать ему камни.

— Но он пожелал носить их в своем венце, а разве долг наш не в том, чтобы исполнять желания Великих? Что до Ступающего-во-Тьме… Он коварен и таит истинные помыслы в глубине своей черной души, а Владыка слишком милосерден и чужд всякой скверне, чтобы с легкостью распознать ее. Да еще в том, кто некогда был его братом, и предал его, отрекшись от Замысла.

Братец приосанился, воодушевленный собственной проповедью. Я молча оглядела его: хорош… Ростом, статью, царственно-суровым ликом Нолофинвэ пошел в отца. Только его небесно-голубым глазам, глазам матери-ваниэ, недоставало стальной решимости и ума отцовского взгляда. Да и твердо очерченные губы вряд ли знали горьковатую усмешку Финвэ. Истинный рыцарь Света, защитник добра и справедливости, без страха, упрека и лишних мыслей.

— Или ты не видишь, сестра, — он сам хочет обладать камнями?

Что? Он — хочет обладать камнями? В голове что-то щелкнуло…

— …Хотела создать полезную игрушку, а вышло — оружие…

— Стекляшки, пусть даже магические — оружие? Ты преувеличиваешь… — В голосе Алдора отчетливо послышались незнакомые и не слишком приятные нотки…

Угрожающие нотки, сказала бы я. Сильмариллы… смертоносные украшения — и прекраснейшее из орудий разрушения. Оружие в борьбе с ненавистными родственниками, ключ к мести за давнее поражение… И как же он хочет присвоить себе камни? Украсть? Из сокровищницы Тириона, заклятья на которую, как и на весь дворец, накладывали четверо Аратаров?

Но Алдор далеко. Зато Нолофинвэ, мнящий себя оплотом справедливости — вот он, рядом, с надменно вздернутой головой и гордо развернутыми плечами, такой правильный и безгрешный. Если сидеть в мастерской, можно и вовсе остаться не у дел, а предприимчивый родственник приобретет еще большее влияние. Особенно заручившись поддержкой Властителей, огорченных пребыванием Сильмариллов в кладовых дома Финвэ…

Не это ли скрывается за твоей напускной заботой, милый братец? Уж не желаешь ли ты обойти меня, дражайший Инголдо? Не с Ильмарина ли идет твоя ретивость во вразумлении сестры?

— Давно ли ты стал так беспокоиться обо мне и о моих вещах? — Нолофинвэ недоверчиво взглянул на меня — как же, назвать прекраснейшие из самоцветов «вещами». — Говоришь, Ступающий-во-Тьме жаждет света Сильмариллов? А чего жаждешь ты? Занять ли мое место подле отца?

Лазурные очи потрясенно расширились — великолепная модель для статуи «благородное негодование». И все-таки я успела заметить — зацепило. Хочешь, ох как ты хочешь вытеснить меня из сердца короля, будто мало тебе любви матери, жены и троих, нет, четверых, считая кроху Итарильдэ и плаксу-невестку Эленвэ за одного, отпрысков.