Варвара Мадоши - Гексаграмма

Он ни за что не нашел бы их, если бы ему не помогли.

Ван Хоэнхайм приходил сюда незадолго до солнечного затмения два года назад. Почему сюда? Ведь был же периметр… ведь он же оставлял кровь в других местах…

«Здравствуй, сын Хоэнхайма, — шепнул кто-то. — Освободишь меня?»

Алу показалось, что он видит ее, эту светловолосую девушку, похожую на лейтенанта Хоукай, на Уинри и еще на кого-то, невспоминаемого.

«И ты здравствуй, — сказал он. — От чего тебя освободить?»

«Я здесь осталась случайно. Хоэнхайм пришел сюда, на него напали контрабандисты…

Пролилась кровь. Вот я и задержалась».

«Почему задержалась?

Разве он оставил тебя?»

«Нет. Он просто не возражал. Я жила в этом дворце, соскучилась… Меня зовут Ана, пятая принцесса Высочайшего Дома… Думала, тут будет память. А тут только ветер и песок, и ничего больше. Хочу уйти».

«Хорошо, — сглотнул Ал, — я отпущу вас, Ваше Высочество».

Смех зазвенел, словно вода в фонтане, умолкшем четыреста лет назад.

«Какое же я теперь „высочество“, сын Хоэнхайма! Спасибо, что нашел меня».

«Вам спасибо».

«За что же?»

«Вы украсили мой сон».

Смех ксеркской принцессы звучал у Ала в ушах, пока он, опустившись на корточки, краем плаща затирал следы крови.

— Эй, Альфонс! — крикнул Зампано, который до сих пор околачивался у подножия лестницы: узор ему там какой-то понравился, что ли. — Ты как привидение увидел.

— Привидений тут нет, — твердо сказал Ал.

Здесь был ее дом… этой Аны.

Я никогда не мечтал быть наследником умершего народа. Не то же самое, что получить в наследство миллиард сенсов. Никакой практической пользы, только руины и невыполненные обещания. Мы с братом читали про город Ксеркс, исчезнувший за одну ночь, но я и предположить не мог, что мой отец там родился, что он помнил, какие там носили наряды и пели песни.

Мне все время кажется: я мог бы что-то сделать для этих людей. Хотя бы подробнее расспросить отца.

По слова Хоэнхайма, половина погибших жителей Ксеркса жила в его душе. Неужели они никогда не просили его записать их истории на бумагу? Чтобы хоть кляксой, хоть черновиком зацепиться в истории… Или они не разделяли нашей с братом любви к печатному слову?

Я хотел бы помнить.

Мы двое сироты без родства — но с целым разрушенным государством за плечами.

А что если отец все-таки что-то записал, но мы с братом сожгли его записи вместе с домом? Он бы нам не сказал тогда.

Неприятная мысль.

Костер гаснет, пора спать.

Подумаю еще.

Зампано поймал гадюку, мы ее быстро освежевали. Это просто: как чулок вывернуть. А потом пожарили на вертеле с ямсом [2] Ямс — съедобный корнеплод. С ним можно обращаться примерно как с картофелем, но чаще из него делают муку. .

Вкуснотища!

Да будут благословенны маленькие приграничные города, и Кантон [3] Все совпадения с реальными названиями городов являются случайными. в их числе.

Здесь и только здесь путешественники могут набраться сил после долгой дороги. Здесь и только здесь они легко привыкают к новой кухне и новым ароматам — ибо старое здесь щедро перемешано с новым. А уж что бы делали контрабандисты без этих островков свободы на краю пустыни?..

«Жили бы впроголодь, — думал про себя старый Фа Лю, хозяин кафе, где подавали смесь аместрийских и синских блюд. — Еще бы, с таким-то аппетитом!»

Но вновь прибывшие не походили на нарушителей закона — на обычных нарушителей.

Молодой парень, добротно — хоть и несколько консервативно по аместрийской моде одетый — и с ним два мордоворота, чья манера двигаться не оставляла сомнений в их военном прошлом.

Старый Фа строил разные предположения по поводу этой компании. Ни один десяток вариантов перебрал он, пока чистил щеточкой глиняный чайник; голова склонялась все ниже, усы скользили по коричневой керамике. «И не суйся в чужие дела, дольше проживешь», — говорил он чайнику.

Но мало было толку в его предостережениях: в потайной комнате прекрасная и неотвратимая Дайлинь уже ждала своего выхода.

А между тем компания на открытой веранде, не осведомленная о душевных терзаниях старика, продолжала уничтожать обед.

— Так ты говоришь, — произнес Джерсо, с аппетитом вгрызаясь в богатырских размеров куриную ногу, — фто фнаком с ффешним импефатофом?

Путники уже утолили первый голод и настроены были добродушно. Да и обстановка располагала.

Открытая терраса, навес — совсем как в Аместрис.

Это, а также то, что хозяин понимал по-аместрийски, все наводило на мысли, что кафе по вечерам облюбовали контрабандисты, но сейчас, днем, было тихо. Да и надо же где-то поесть?

Меню вот только не вполне знакомое, но когда и не окунаться в экзотику? Привыкать надо.

Чтобы привыкнуть с гарантией, Зампано и Джерсо заказали тройные порции.

— Угу, — сказал Ал, неуклюже подцепляя палочками лапшу. — Да и ты с ним знаком. Помнишь парня, который сначала был с гомункулусами, а потом перешел на нашу сторону? С ним еще были два воина, старик, который потом погиб, и девушка с автопротезом?

— Лина Яо? — Зампано отставил в сторону литровую кружку с кисловатым ягодным соком.

— Помню, как же.

— Угу, — сказал Джерсо, прожевав: учитывая размеры ухваченного им куска, это было героическим деянием. — Так он же вроде принцем был?

Двенадцатым? Так и орал, «я, мол, двенадцатый».

— А теперь императором стал, — кивнул Ал.

— Молодец, — восхитился Джерсо, то ли искренне, то ли с сарказмом.

— Шустрый товарищ, — с похожей интонацией поддержал его Зампано. — Нахрен он тебе сдался?

— Я не думаю, что он убил всех предыдущих претендентов. Не его стиль. И нужен мне не совсем он… Я ищу Мэй Чань, она должна быть где-то при нем. Или он хоть знает, где она.

— Принцессочка-то? — уточнил Джерсо. — Они же кровные враги.

— Он ей покровительство пообещал, когда забрал философский камень. Тоже политика, я думаю…

Зампано захохотал.

— Когда парень берет под покровительство хорошенькую малышку, тут обычно не до политики.

Смотри, Альфонс: два года не виделись, как бы тебе не опоздать… со своей алхимией.

Джерсо поддержал его веселье.

— Да ну вас, — в меру обиженным тоном возмутился Ал. — У меня чисто научный интерес! — чем, естественно, вызвал новую порцию похрюкиваний и всхлипов. — Да она ребенок совсем!

Тут местный хозяин — маленький человечек с печальным лицом — приблизился к посидельцам и с поклоном протянул Алу сложенный вдвое листок бумаги.

— Дама вот за тем столиком велели кланяться, — произнес он по-аместрийски довольно чисто.