Кицунэ Миято - Игра по фальшивым нотам

Гарри и так было неудобно, а тут он ощутил себя виноватым ещё и перед Патриком, как впоследствии тот представился. Поэтому он предпочёл сразу расставить все точки над «i» и почувствовал волну облегчения и радости от молодого человека, который был явно не чужим для его «брата Норта». Сам Норт промолчал, но атмосфера разрядилась. Гарри подумал, что, возможно, Северус Снейп не хотел, чтобы он узнал или осудил его предпочтения в выборе партнёра, но ему было всё равно.

Он был слишком измотан, на него навалилось столько проблем, что ориентация бывшего профессора, а теперь «родного брата» мало его интересовала. Во время учёбы в Хогвартсе ходили слухи о том, что представители магического общества бисексуальны, это как–то связано с энергетикой и, возможно, с тем, что волшебниц вообще рождалось намного меньше, чем волшебников. Если взять ту же семью Уизли — из семерых всего одна девочка.

Воспоминания о Джинни заставили Гарри снова вернуться к мыслям о подмене своей личности. Он теперь даже не имеет права на свою фамилию и на своё лицо, и кто–то другой живёт за Героя. И если быть до конца откровенным с самим собой, пусть Гарри и пугала неизвестность, но одновременно он радовался, что сможет снять с себя ответственность за всю магическую Британию, что люди будут воспринимать его не как символ, а как человека и личность — по крайней мере, он на это надеялся.

Ему было почти тридцать лет, двенадцать из которых он пролежал в коме, но тот же Сириус ещё больше времени провёл в Азкабане, что было куда хуже. Гарри передёрнуло. С этой стороны — двенадцать лет, как один миг, показались ему более привлекательными.

— Так, Гарри, вы… Болели? Простите, но Норт почти ничего о вас не рассказывал, — спросил Патрик, нарушив молчаливое поглощение пищи.

Гарри хмыкнул на это «почти ничего» и приподнял бровь, мысленно транслируя профессору, что тому отвечать, чтобы он не запорол какой–нибудь хитрый план или их легенду.

— Мой брат очень давно болел, — понял его послание Норт. — Задолго до того, как мы с тобой познакомились. Это — дела семейные, так что…

— Так ты ездил навещать Гарри? — выдал догадку Патрик. — Трижды в неделю? — вырвался у него вопрос. Парень явно испытывал смущение, которое выдали кончики покрасневших ушей и зарумянившиеся скулы.

— Я был без сознания, но всё равно, со стороны Норта было очень мило приезжать в больницу, чтобы проведать меня, — сказал Гарри, с удивлением увидев промелькнувшие в чёрных глазах сожаление и вину. — Прости, Норт, я неудачно шучу, ты — самый лучший брат на свете.

— Мне надо загнать машину в гараж, — помолчав, ответил Снейп, отодвигая тарелку с недоеденным ужином и вставая из–за стола.

Гарри стало стыдно. Каким–то образом он задел чувства профессора? Он всего лишь хотел представить, что у него есть старший брат, который его любил и искренне о нём заботился. Тем более они договорились, что будут так делать. Он же не ёрничал и сказал это вполне искренне.

— Тебе помочь с машиной? — встрепенулся Патрик.

— Нет, я справлюсь один, — холодно ответил Снейп, и из–за этого тона их гость чуть съёжился и подавил вздох.

— Не переживай, Патрик, — когда его «старший брат» вышел, сказал Гарри. Он почувствовал себя очень сытым и резко захотел спать.

— Извини, Гарри, я, наверное, совсем не вовремя нагрянул. Просто Норт пропал почти на неделю, я волновался, — Патрик снова смутился и начал оправдываться: — Ну, мы же вместе работаем. Он мой начальник. И я подумал, что, может, что–то случилось, и как бы приехал сюда…

Гарри покосился на початую бутылку вина, которую Норт поставил на разделочный стол.

— А это, — проследив его взгляд, ещё больше смутился Патрик. — Это…

— Не утруждайте себя нелепыми объяснениями, мистер Робертсон, — перебил его Норт, вернувшись в кухню. — Гарри, тебе надо отдохнуть, выглядишь утомлённым. Иди в свою комнату, поспи.

— Я бы посидел в гостиной, — из чистого упрямства ответил он, пусть и минуту назад подумывал о том, что неплохо было бы лечь пораньше.

— Мистер… Салливан, — знакомо сверкнул глазами Норт, на секунду превратившись в Снейпа. Гарри заметил сочувственный взгляд Патрика.

Настенные часы показывали ещё только восемь вечера. Так рано Гарри не отправляли в комнату даже Дурсли, и если быть совсем честным с самим с собой, он боялся, что, оставшись в одиночестве, снова будет грустить и предаваться невесёлым мыслям.

Его всегда оставляли одного, в том числе и в самые сложные минуты его жизни. На летних каникулах, когда всё волшебство заканчивалось и он каждый раз возвращался в «жестокую реальность». Нападки других факультетов во время нападения василиска. На Турнире Трёх Волшебников, когда весь Хогвартс и даже Рон были против него. Когда погиб Седрик, и ему было так тяжело, он был снова один. Вся Магическая Британия была против него, когда он заявил, что Волдеморт жив, ему не верили, смеялись, смешивали его имя с грязью. Потом погиб Сириус, и он снова оказался покинутым всеми и переживал своё горе самостоятельно, распрощавшись с мечтой быть с кем–то, кто дорожит тобой и любит тебя просто потому что ты — это ты, а не Гарри Поттер. Он чувствовал себя бесконечно одиноким, когда жил с друзьями в лесу и искал крестражи.

Гарри признавал, что ведёт себя несколько эгоистично, возможно, Норту и Патрику надо что–то выяснить, но рядом с кем–то… Рядом с профессором он чувствовал себя намного лучше.

— Идём в гостиную, Гарри, — примирительно сказал тот. — Я разожгу камин. Тебе помочь?

— Я сам! — торопливо сказал он, осторожно поднимаясь и снова чувствуя эту противную слабость и беспомощность. А ведь, когда сидел, всё было так замечательно. Гарри показалось, что он даже начал ощущать магию и его источник работает как надо. Но стоило попытаться встать, как всё бесследно прошло.

Через десять минут они втроём устроились в гостиной. Патрик занял кресло, а Гарри забрался на диван с ногами. Рядом сел Норт, неодобрительно посмотрел на его ступни, но ничего не сказал по поводу «неджентльменского» поведения. Даже наоборот: мягкий плед, стянутый со свободного кресла «братом», укрыл его ноги, подарив уют, и Гарри тихо вздохнул, прикрывая глаза.

Огонь напомнил посиделки на Гриффиндоре. Он любил наслаждаться живым теплом. Во время рождественских каникул, когда все разъезжались по домам, только это скрашивало зимние вечера, и он мог часами смотреть на полыхающие угли и слушать треск поленьев. А ещё иногда — разговаривать с Сириусом. Несколько минут беседы, из которой ты понимаешь, что кто–то беспокоится о тебе.

— Я приготовлю тебе какао и твои лекарства, — поднялся Норт. — Чаю, Патрик?

— А может, сделаем глинтвейн? — тихо спросил тот. — Из той бутылки вина…