Альманах - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА I

Моего сигнала бедствия дежурные корабли поддержки не получали, они на другой частоте, и мой сигнал они не услышат.

Они не придут спасти меня. Никто не придет спасти меня.

Готов ли я к смерти?

Нет, не так.

Готов ли я умереть в тесном бронированном ящике с мягкой внутренней обшивкой, как в палате для умалишенных.

В ящике, где извернуться так, чтобы поднести руку к лицу, это уже подвиг?

Готов ли я к медленной смерти от удушья, к видению тоннеля, наполненного чистым белым светом, когда мой мозг начнет галлюцинировать от недостатка кислорода?

Боже, о боже, нет, я не готов. Пусть этого не будет, пусть этого не случиться. Пусть меня спасут. У меня контракт. Мы заключили соглашение, пускай они заберут все деньги, которые дали мне, обратно, но пусть они найдут меня и спасут. Я хочу, чтобы меня спасли – потому что я не готов. Мой, теперь уже будем называть вещи своими именами, гроб снова немного разворачивает, и я могу насладиться ледяным великолепием – видом внешнего круга колец Сатурна.

Вчера на первой стадии переговоров – торжественном приеме – один из гостей заговорил со мной. Молодой человек – по-видимому кто-то из послушников ордена. Я был у бокового смотрового экрана, на втором ярусе, как можно дальше от остальных присутствующих на приеме. Он поднялся наверх, чтобы передать файл с документами кому-то из гостей, которые, так же как и я, наслаждались тишиной и безмятежностью второго яруса. Проходя мимо меня, он остановился, чтобы бросить взгляд в сторону смотрового экрана. Сатурн в окружении всех его колец был великолепен, и этот юноша говорил вроде бы с самим собой, но я стоял рядом, поэтому его слова были обращены и ко мне тоже. Он сказал что-то о «величии царственного венца на преисполненном скорби и гнева челе бога смерти». В этот момент я еле сдержался, чтобы не выплеснуть содержимое моего бокала ему в лицо. Если бы он решил, что я недостаточно пьян, чтобы не держать ответ за свои деяния, он вызвал бы меня на дуэль. Но все дело в том, что я не был пьян, от высказывания этого юноши меня чуть не стошнило. Сатурн был красив сам по себе, не было необходимости в его обожествлении, как это делали все эти новомодные язычники и романтики. Обожествляемый космос никогда не покорится человечеству. Я больше не контролирую свои воспоминания, ход своих мыслей. Я прихожу в ярость и начинаю быстро задыхаться. Злость заставляет меня чаще и глубже дышать. Я вдыхаю кислород быстрее, чем портативные фильтры успевают избавить маленькое пространство от углекислого газа, который я выдыхаю. Мне приходиться сосчитать до десяти в обратном порядке, чтобы успокоиться. Это слабо, но помогает. Я могу выпить немного воды, в обивку возле моей головы вшита маленькая трубочка, ведущая к резервуару с водой, намертво впаянному в корпус спасательной капсулы. Я могу оставить видео– или аудиосообщение для тех, кто найдет меня, если я сам не доживу до этого момента. По времени запись ограничена. Пять минут. Этого хватит, чтобы огласить свою последнюю волю, задыхаясь в здравом уме и твердой памяти, а еще передать прощальный привет родным и близким. Два глотка воды, чтобы успокоить нервы. Только для этого я не хочу пить – эта вода отдает химией, в ней наверняка намешана куча успокоительных препаратов, чтобы «спасенный» в последние мгновения жизни не начал метаться. Я подумываю над тем, чтобы оставить свое послание, но натыкаюсь на непреодолимое препятствие – я не знаю, кому бы мог его посвятить. Я прожил свою жизнь, словно не имея голоса вовсе. Я не задавался вопросами, никогда ни в чем не сомневался. Меня покупали для выполнения работы те, кто мог себе это позволить. И мне нечего оставить для тех, кто найдет мое тело, у меня нет ни родных, ни близких, ни друзей. На этой станции у меня даже своих вещей не было. Черный костюм-двойка взят напрокат в ателье. Может, попросить, чтобы его туда вернули? Нет, адрес ателье-проката пришит на внутренней стороне пиджака, белая бирка практически незаметна, мастера, работающие там, знают свое дело. Запас кислорода уменьшается. Я это чувствую. Инстинктивно я отсчитывал минуты, ждал, когда меня подберут. Я насчитал уже семь минут. Может, минутой больше, минутой меньше – не важно. Для меня каждая ушедшая минута, как образ моей жизни, которой у меня уже никогда не будет.

Если бы спасательная капсула открывалась изнутри, я без всякого страха шагнул бы вперед, покончив разом с сомнениями и страхом. Со всеми своими надеждами. Но магнитные запоры срабатывают автоматически и открываются только снаружи. Спасательные капсулы этого типа созданы именно для сохранения тела спасенного, которое планируется рано или поздно отыскать.

За пятнадцать минут может случиться многое, но чудеса, как правило, не происходят. У меня остается приблизительно пять минут, и я понимаю, что не хочу провести эти пять минут в тишине, слушая только свое медленно угасающее дыхание. Я могу сэкономить больше воздуха, если я буду молчать. Но я не хочу больше молчать.

Мне не требуется видео. Запись моего голоса меня устроит. Вновь с трудом поднимая руку, я жму несколько клавиш, запускаю аппаратуру: «Я обращаюсь к тем, кто найдет мое тело. – Голос эхом отражается в моих ушах. Он звучит глухо и кажется мне искусственным и чужим. Это не мой голос. Может, и в этой спасательной капсуле уже нахожусь не я, а кто-то чужой. Кто-то, кто не имеет ко мне никакого отношения. Я делаю глоток воды. Последний. Я продолжаю: – Я обращаюсь к тем, кто отыщет мое тело. Перед тем как эту спасательную капсулу развернуло в сторону от станции “Чистый свет” я имел возможность внимательно посмотреть на дело рук своих. Я сделал это. Я использовал четыре заряда. Я собрал их сам, приспособив устаревшие схемы, поэтому их не обнаружили системы безопасности. Я добился максимально эффективного разрушения, и все, кто был на станции “Чистый свет” мертвы. Я надеялся спастись, используя этот гроб, но эта спасательная капсула не стала для меня спасением. Я совершил ошибку, включив в свой план посторонний фактор. Доверился своим нанимателям. И это не единственная моя ошибка. Я прожил глупую, пустую жизнь. В ней не было ни достоинства, ни смысла. Перед лицом своей смерти я решаюсь в этом признаться. Если эту запись когда-либо получит магистр ордена «Дома Десяти» – Маркес, я желаю ему судьбы, еще более страшной, чем моя, потому что он не только убийца, но также и клятвопреступник. Я ничем не горжусь. Я не верю ни в одно божество, не верю в существование бессмертной души. Пройдет еще минута, и от меня останется только голос. Я ясно и четко понимаю, что это не кара за то, что я сделал. О чем мне сожалеть? О решениях, которые я не принимал, а позволял за себя принимать другим людям. Я сожалею о той жизни, которой у меня никогда не было. О той жизни, которой у меня никогда не будет. Я просил бы прощения, но те, кто должен это от меня услышать, уже мертвы. Я не верю…»