Альманах - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА I

– Вот он – момент! – забормотал он под рев окружающих. Даже аплодировали организаторы лотереи. – А теперь нужно дернуть сильнее последний платок. Нужно открыть потаенный клапан и достать из штанов на…

– Да, завтра все будет именно так, – лежа в постели, пускал слова в потолок Паркер, медленно, с растяжкой. – Все будет так и ни как иначе. И погода, и публика, и эта затасканная шлюха-реприза, которая кормит его уже последние лет пятнадцать. Немного размечтался, конечно, ну и ладушки. После полета в космос я заработаю неплохо на рекламе, обновлю реквизит. Да нет, к черту реквизит, – машину куплю… и еще одну, для стрижки волос в носу. Коронки вот нужно поменять, к андрологу неплохо бы зайти на чай… Список заветных желаний неожиданно иссяк, что испортило Ричарду настроение.

Паркер был возбужден предстоящим полетом, из-за чего сон принципиально не спешил к нему. Правда, в другие дни были иные причины. Но результат один – бессонница, которая отполировала ночной образ его жизни до сверхустойчивых рефлексов. Каждую ночь, обычно кряхтя и ворочаясь до часу-двух, он не выдерживал и вставал, не включая света, и начинал медленно бродить бледным жирным привидением по своей квартирке.

Путь его от кровати вначале пролегал через кухню, к холодильнику. Поэтому к своим сорока с поросячьим хвостиком он завелся балконообразным брюшком. «У меня в дождик, – говаривал он, – некоторые части тела остаются всегда сухими». Выдуманная им и порядком затасканная шутка была попыткой скрасить пошлость не в меру раздобревшего тела. Он это знал, потому что знали об этом все. Но Ричард не страдал, ибо у людей сложился миф, что полнота – один из необходимых реквизитов клоуна.

От холодильника, с чем бог вложит в его руку, он направлялся к окну: большому голому провалу, где не имелось места ни для цветов, ни для штор. Цветы он не любил, а о шторы он имел удобную привычку вытирать руки после ночных «постов». Так что через полгода, когда шторы добросовестно впитали в себя все меню и стали выделять легкие миазмы, Паркер их снял, отдал в химчистку, но так и не забрал. Роль салфетки теперь стали выполнять трусы. Далее, за хрупкой прозрачной мембраной, не наблюдалось земли, травы, деревьев, фонарных столбов, лавочек, асфальтовых дорожек, домов, заборов, магазинов, людей, машин, животных и еще чего-то бы ни было, кроме крошева звезд, месива облаков и докучливого солнца. Остальные элементы бытия были случайны. Ричард жил на 214-м этаже и был в чем-то ближе к Млечному пути, чем к трамвайной остановке.

Этой ночью маршрут Паркера остался без изменений. Открыв дверцу холодильника, он достал пакет молока и налил в миску, стоявшую рядом с ним. Присел и забарабанил пальцами по полу.

– Иди сюда, мой пушистый стервец, я тебе свежего молочка налил. Беги же, а то я сам его вылакаю. Не шучу. Иль ты забыл, как в прошлый раз было? Спрятался, ну ладно. Искать не буду – все равно знаю, где ты: кактусом работаешь на подоконнике.

В глубоком, теперь уже полуясном детстве Ричарду подарили не банальное пищаще-мяуко-лающее, кое было у многих, а необычного зверька. Днем он прятался и спал, а бродил по дому лишь ночью, довольно громко топая. Других же звуков зверек не издавал. Чтобы его погладить, приласкать – не представлялось возможности. На него можно было только смотреть и умиляться. Ричард помнил, что зверек был блондином с голубыми глазами и розовым носом. Такой вот ежик ему достался: то ли недоумение, то ли недоделка природы. С ним юный Паркер за короткое время сжился, сросся, что ли. Но долго еж не прожил, видно, растворился в солнечном свете. Ричард так рыдал, так убивался по альбиносу-ежу, что в его чреве остался только смех с солоноватым привкусом. Может, это и определило его будущую судьбу – стать клоуном.

Но фатум оказался злым: не Паркер смешил, а скорее над ним смеялись. Подтверждением тому оказалась награда трехгодичной давности – «Король зевоты!» и почти «свеженькая оплеуха» в свой адрес «Клоун для похорон» в популярном таблоиде за май месяц. Но это была единственная профессия, где можно было валять дурака, не притворяясь перед самим собой. Паркер это знал, но признаться себе в этом ленился.

Ричард тяжело поднялся с колена и пошел к окну.

Небо было по-ночному чисто и так обильно усыпано звездами, как больной ветряной оспой – «живого» места не найти. Звезды видели, как в комнате, пропитанной, подобно ром-бабе, липким мраком, перед окном стоит человек в трусах, кои завтра будут лицезреть миллиарды людей. Светила небесные наблюдали и то, как человек жует холодную котлету с куском хлеба, как крошки сыплются на его дряблую грудь, застревают в волосах, а что крупнее – обретают покой на бескрайнем животе. Млечный путь был свидетелем, как это «двуногое без перьев» в трансе, не мигая, со смесью страха и беспокойства вглядывалось зачем-то в него. И ритмичные движения челюстей человека странным образом гармонировали со звездным дыханием Млечного пути.

Но Ричарду стало неуютно, и его взгляд скатился с черного купола. Он либо не умел, либо боялся смотреть вверх, как многие люди испытывают страх, когда с большой высоты смотрят вниз.

«Откуда вы взялись? Мне, вот, завтра к вам лететь. А вдруг я завтра немного не туда улечу? Как быть? Вдруг мой корабль завтра окажется там, где даже вакууму не найдется места. Этакое кладбище клоунов-неудачников… – всматриваясь в звезды, думал он и свободной рукой смахивал остатки бутерброда с груди на пол. – Завтра! – без устали, ритмично, как набат, клонировал мозг залежалое слово, – завтра, завтра, завтра!».

Паркер поймал себя на мысли, что до боли теребит нос. У клоуна была дурная по своей назойливости привычка. Без своего костюма, когда он оставался таким, каким точно бы не хотела видеть его мать, Ричард трогал кончик своего носа с маниакальным усердием. Отсутствие малинового шарика на резинке было сродни ампутированной конечности. Эти бесконечные полусудорожные движения он обозначал так: «кастрат от Пинокио».

Ричард неожиданно зевнул и, достав из комода поролоновый протез, аккуратно нацепил на нос. Стало комфортно, проснулся аппетит. Клоун взял с подоконника недоеденную котлету и с ней, как с астролябией, вновь стал внимательно изучать звезды.

Ночное небо ошарашило Паркера своей элементарной красотой и непостижимой бездной. Космос притягивал к себе взгляд, принуждал на себя смотреть. Красное, желтое, голубое и белое мигание, как цветная морзянка, нервные вспышки болидов, ржавый бок луны из-за угла дома, геометрическая абракадабра из светил – Паркеру показалось, что он все это увидел впервые. Космос оказался мудрым собеседником: он слушал и не отталкивал. Даже захотелось подумать о чем-то сакраментальном, разобрать жизнь по полочкам, разум упорядочить, разложив на атомы, где-то там в чулане души поискать смысл…