Мария Фомальгаут - Когда улетают скрипки

– Мистер Уаттерс… я прошу вас. Я жил в этом доме так много лет…

Ледяная рука сжала мне сердце.

– Ну… х-хорошо. Но… Чтобы со мной безо всяких штучек и фокусов, ты меня понял? Я тебе не твой безрассудный хозяин, который бросался за тобой по первому твоему зову!

– Конечно… конечно, мой господин…

– А теперь я хочу спать. И не беспокой меня по ночам, ты меня понял? Вообще-то и днем не беспокой. Или… вот что, каждое утро часов в десять будешь сообщать мне о звонках за день. Да… и не забудь разбудить меня завтра в восемь.

– Да, мой господин.

Я забрался в безнадежно остывшую постель, зарылся в одеяло. Мельком вспомнил, что телефоны могут согревать хозяев своим теплом. Тут же отогнал от себя эту мысль, только говорящего телефона в постели мне не хватало.

– Мой господин…

Я как всегда недовольно поморщился, как всегда многозначительно покосился на Белла. Когда он, наконец, поймет, что мне не нравится, когда меня так называют…

– Мой господин… я получил сигнал среди ночи.

Я откашлялся.

– Белл, друг мой, сколько можно объяснять, что меня не интересуют твои сигналы, пойманные среди ночи! Если ты получил сигнал бедствия, ты можешь обратиться в полицию, там обязательно помогут… ты все сказал?

– Мой господин… это от Кимберли.

Я откашлялся.

– Белл… Мне очень жаль. Но Кимберли умер, ты же знаешь.

– Но это сигнал от него.

– Ты что-то путаешь, Белл.

– Ничего я не путаю, я, по-вашему, не знаю, от кого сигнал идет?

Я вздрогнул. Я никак не ожидал, что всегда учтивый телефон может быть таким резким и грубым.

Тем не менее, он таким был. Отчаянно хлопал крыльями, метался по комнате, срывался на крик:

– Сигнал идет от моего хозяина! Кимберли в опасности! В опасности!

– Ну хорошо, хорошо, Белл… я займусь… этим.

Мне нисколько не улыбалось провести день за поисками сигнала, скорее всего, ошибочного. Лично я бы предпочел посвятить своё время работе над летучими кораблями – несмотря на свое почти полное разочарование оными. Однако, мысль, что мой друг может быть жив, и может быть в опасности, не давала мне покоя.

Я вооружился картами и погрузился в изыскания…

(запись в дневнике обрывается)

– Белл, – позвал я, – поди сюда, Белл.

Телефон осторожно запрыгал в мою сторону. Я видел, что он побаивается, ведь последнее время я подзывал его только чтобы устроить хорошую выволочку за пропущенный звонок.

– Мой господин?

– Белл… – начал я как можно мягче, – я проследил сигнал от Кимберли.

Телефон насторожился.

– И у меня плохие новости. Боюсь, этот сигнал бедствия идет оттуда, куда нам не добраться.

– Мой господин…

– Не зови меня так.

– Как же вас называть?

– Джеймс.

– Дже… э-э-э… мистер Уаттерс… я могу одолжить у вас небольшую сумму денег?

– Я же сказал, мы справим тебе новый диск ближе к Сочельнику.

– Нет. Чтобы отправиться в Новый свет… и вызволить моего хозяина. Ведь вы имели в виду Но– вый свет?

– Нет, Белл, я не имел в виду Новый Свет.

Телефон насторожился, даже приподнял трубку.

– Белл… Я получил сигнал с Луны.

Молчание.

– Нет, ты не ослышался, Белл. С луны. Боюсь, твой хозяин в поисках и скитаниях зашел слишком далеко.

Белл молчал. Я понимал, что он сейчас переживает, мне было ничуть не лучше.

– Мне очень жаль, Белл, – осторожно сказал я, – мне очень жаль. Поверь.

Белл не отвечал мне.

– Белл… мы можем купить тебе новый диск в воскресенье. И трубку.

– Да… большое спасибо, мой го… Ке… М-мистер Уаттерс.

Я вышел на улицу, осень встретила меня холодком. Полная луна смотрела на меня своим единственным глазом, как будто беззвучно посмеивалась надо мной. Огромные корабли высились на горизонте – красавец «Мэри Куин» постепенно начал разрушаться, из-под обшивки просвечивал остов.

Корабли, которые никогда так и не взлетели в небо.

Корабли…

У меня сжалось сердце.

– Собирайся, Белл.

– Да, мой го… м – мистер Уаттерс.

– Мы летим на луну.

– Да, мистер Уаттерс.

– Ты что, не понял? Мы летим на луну!

– Да… но… неужели?

– Да, Белл, да. Нельзя оставлять в беде своего хозяина.

Я взвесил в руке саквояж, он показался мне тяжеловат для Белла. Так и получилось, когда я отдал свою кладь телефону, последний только беспомощно волочил её по земле, хлопая крыльями. Мне пришлось перехватить саквояж, и мы покинули городок, направились к космодрому.

Я дописываю эти строки, уже сидя на борту «Персея». Мы договорились с Беллом, что он отнесет мои записи домой, потом присоединится ко мне в путешествии. Он один знает, где искать…

(страница потеряна)

– Мистер Кимберли, вы уверены, что имеете право унаследовать дом?

– Мой сосед Уаттерс составлял завещание на меня.

– Но после этого вы полгода считались пропавшим без вести!

– И что? Разве это что-то меняет? Если Уаттерс не переписал завещание, я по-прежнему имею право унаследовать дом.

– Да… действительно.

– Зачитывайте, прошу вас.

– Я, Джеймс Уаттерс, находясь в здравом рассудке и памяти, в случае моей смерти завещаю половину дома моему соседу…

– Вот именно.

– А все-таки очень жалко Уаттерса.

– Не то слово. До сих пор поверить не могу.

– Да, отличный был человек.

– Я любил его, как брата.

– Всего хорошего, мистер Кимберли.

– Всего хорошего. Белл, проводи гостя.

Белл летит по лестнице за стряпчим, подает лапками пальто, надевает на гостя шляпу. Еще раз оглядывает коготки, не осталось ли где присохшей крови, нет, вроде все вычистил…

Когда нас вынесли в зал, мы как всегда гадали, кого из нас недосчитаемся мы сегодня. Все дни делились для нас на удачные и неудачные. Если мы все возвращались домой в полном составе – день был удачный, если кто-то из нас падал на пол – это был неудачный день.

Как всегда перед чаепитием выступил старый чайник, напомнил нам всем, что файф-о-клок – наш священный гражданский долг перед родиной, правь, Британия, и все такое. Я вспоминал, как когда-то слушал эти слова с замиранием сердца, представлял себя не безвестной чашкой в «Гордон Рамзи», а членом королевского сервиза династии Виндзоров…

Молодость…

Сейчас я уже слышал пылкие речи нашего чайника с долей скептицизма. Конечно, наш гражданский долг – это святое, но перспектива разбиться вдребезги меня не радовала. Я предпочёл бы выполнять свой долг без риска быть разбитым на осколки. Например, чтобы полы в «Гордон Рамзи» делали из мягкого войлока, а также столы и стулья… Впрочем, я отвлекаюсь.

Нас вынесли в зал. Как всегда я вспоминал, с каким замиранием сердца я вышел в этот зал первый раз, как всё было красиво и сверкало, я чувствовал себя личной чашкой принцессы Дианы или Оливера Кромвеля, не меньше. С годами мой восторг немного поубавился, впрочем, я всё равно был восхищён убранством нашего кафе.