Сергей Сироткин - Путь. Книга 2

Душа храмовника выглядела не такой отвратительной, как у его повелителя, но была на том же пути. Покрытая серыми язвами, подобными мечущейся рядом хмари, она оставалась первозданной духовной материей, позволяющей жить в Сущем. Проживи дух жреца в теле ещё некоторое время, следуя установленным принципам храма, и он ничем бы не отличался от той сущности, с которой был заключён в одной клетке.

Толпа безмолвствовала, видимо, ожидая другого представления, и, продолжая находиться в оцепенении, ждала дальнейшего развития событий. Я взял ребёнка и потянул к себе, на вершину храма, освободив прах жреца, который бухнулся на камень, покрыв собой образовавшуюся на нём засохшую корку крови. Люди молча взирали, как человеческий отпрыск плавно летит по воздуху, возвышаясь над их святыней. Увлеченные полётом ребёнка, жители города не видели, как лава окутывает весь жертвенный камень. Я сосредоточился на огне и устремил взор в душу каждого человека, стоящего на площади. Разбираться, кто из них зло, а кто нет, я не стал, сделав вывод, что все твари, собравшиеся насладиться смертью собратьев, достойны лишь сгореть заживо в очистительной стихии.

Используя накопленную силу в жертвенном камне, я стал порождать при помощи лавы огонь. Он стал быстро заполнять купол, в котором металось уже два духа. Серая хмарь, бывшая когда-то душой, от соприкосновения с огнём стала тлеть, медленно исчезая. Правитель испытывал в жизни последнюю и невыносимую боль. Его переполнял ужас, так как единственный остов, за счёт которого остатки разума сохраняли хоть какую-то целостность, таял. Разум человека стал разваливаться на мелкие куски, после чего принялся бесследно пропадать в Пустоте, так как Сущему он был не нужен.

Через некоторое время правитель сгинул, а огонь продолжал уплотняться в сдерживающем его куполе, рождаясь из силы, сосредоточенной в жертвенном камне. Душа жреца напротив, не исчезла. Покрывавшие её язвы сгорели, и оставшаяся сущность, поглощённая огнем, неимоверно страдала. Жрец, наверное, молил о духовной смерти, завидуя исчезнувшему правителю, но ему ничего не оставалось, как стать в последние мгновения жизни жертвой, только его муки удовольствия толпе не доставляли, так как она их не видела и не чувствовала.

Наконец, люди заметили на площади огненную полусферу и переключили внимание с летящего ребёнка на неё. Заворожённые красивым и необычным зрелищем они увлеклись им, и уже не могли оторвать взгляды от сияния пламени, продолжая смирно стоять на площади, не подозревая, что скоро превратятся в пепел. Правда, часть толпы продолжала смотреть на вершину храма, показывая пальцами на меня. Вытекающая из моей ипостаси лава сделала меня видимым, но я, поглощённый сотворением огня, не обращал на это внимания. Когда сила в камне иссякла, я протянул к куполу длань своей духовной сущности и ударил по нему сверху, прорвав алую оболочку.

Огонь вырвался наружу с огромной скоростью, превращая в прах всё, что оказалось у него на пути. В мгновение ока он заполнил собой площадь и распространился по всем улицам города, огибая каменные строения, оплавляя стены и закрадываясь в каждую щель, испепеляя всё, к чему прикасался. Взрыв огня был настолько сильным, что языки пламени достали и вершины пирамиды, где я находился с ребёнком. Взяв его на руки, я закрылся крыльями и лишь взором души наблюдал за очищением города.

Людей уничтожала кровь их же погибших собратьев. Телесной боли они не чувствовали, потому что не успевали. В основной своей массе их души постигала та же участь, что и правителя города. Лишь некоторые из жителей, как и жрец, сумев сохранить первозданность сущностей, не исчезали в яростном огне лавы и растерянно взирали на огонь, в объятиях которого оказались. Но, ощутив жжение, устремились ввысь, спасаясь от мучительной боли.

Я обнажил клинок Тьмы. Оружие сразу определило моё намерение и быстро превратилось в тёмную сеть. Я взмахнул рукой, и все человеческие души, соприкасаясь с тёмным клинком, исчезли. У них не было никаких шансов спастись и остаться в Сущем.

Огонь иссяк, и опустевший, местами разрушенный город, погрузился в безмолвную тишину. Тёмные нити с текущей по ним лавой медленно вернулись в мою ипостась. Клинок скрылся в длани. Жертвенный камень с хрустом раскололся, умерев вместе со своими создателями.

– Кто ты? – услышал я голос последнего, оставшегося в живых жителя города, проснувшегося у меня на руках.

На меня смотрели тёмно-зелёные глаза ребёнка, напоминающие о моей погибшей сестре Лилит. Чёрные, как смоль, волосы были спутаны. Смуглое заспанное лицо осветилось лучами жёлтой звезды и выражало наивность и искренность.

Я взглянул в сущность маленького человека и увидел чистую, светлую душу, в которой не было места порокам, а главное, лжи. Тёмная часть духовной сущности ребёнка спала и была полностью поглощена Светом. Я держал в руках совершенное творение жизни, от которого впал в оцепенение, и не мог упиться увиденной чистотой духа, способного соперничать даже с богами Света.

– Кто ты? – повторил вопрос ребёнок и тем самым вывел меня из оцепенения.

– Демон, – тихо ответил я.

– А где мама?

– Умерла.

И в тот же миг душа ребёнка наполнилась такой печалью и отчаянием, от которого мне захотелось умереть, лишь бы его мама была жива, и детская светлая сущность вновь засияла чистотой. Тёмно-зелёные глаза девочки затопились слезами. Она моргнула, и покатившиеся по щекам слёзы упали мне на руку, обдав теплотой и жгучей, проникающей в мою сущность тоской безвозвратной потери близкого существа. Я вспомнил гибель Люцифера и почувствовал, как мои глазницы наполняются леденящей, но в то же время обжигающей жидкостью. По моему лицу потекли слёзы. Я почему-то попытался скрыть их, прижав к груди крохотное беззащитное создание, и еле сдержался, чтобы не зарычать. Но, боясь напугать ребёнка, сжал зубы и промолчал.

– Твоя мама в Нави и когда-нибудь снова вернётся в мир живых, – попытался я успокоить девочку.

– Ты обещаешь? – сквозь слёзы еле внятно произнёс ребёнок.

– Да, – вырвалось из меня обещание, хоть я и не имел власти над Навью, но был уверен, что смогу договориться с Индрой, и верну девочке мать, лишь бы печаль оставила душу ребёнка в покое.

Я поставил её на твердь храма. Она вытерла маленькими ладошками слёзы, размазав по лицу. Налетевший лёгкий порыв ветра мгновенно их осушил. Повисла пауза, наполненная тишиной, изредка разбиваемой звуками леса. Я отвернулся, скрывая печаль и пытаясь отмахнуться от будоражащего душу образа ангела Света.

– Мне нужна одежда, – произнёс ребёнок.

– Зачем? – удивился я.

– Без одежды нельзя! Я уже взрослая!