Nastya M - Зов Праматери

Вопреки сложившейся традиции, женившись, тан Сабир так и не обжился бессчетным множеством так называемых водных жен, дети которых признавались законными, но лишались права на наследство. Поэтому Эдана Ниитас, его земная жена (а земная жена вообще может быть только одна) не имела соперниц, ибо дочь каменщика Рут скончалась от лихорадки за три месяца до свадьбы тана Сабира.

Яввуз относился к супруге уважительно – как-никак только земную жену можно выбрать среди равного тебе сословия. Но уважать можно и врага – Сабир Свирепый знал не понаслышке. Жену же положено любить.

Он не любил Эдану Ниитас ни капли, и не скрывал этого от всего Пурпурного танаара. Возможно, если бы она родила ему сына, он сумел бы проникнуться к ней приязнью, нередко размышлял тан два года спустя, наблюдая за женой, вынашивающей его дитя. Вместе с тем, Сабир боялся признаться себе, что, если Эдана родит ему законного первенца, этот ребенок станет главным соперником, а с годами, возможно и врагом его Руссе. Да разве он сам бы одинаково относился к родным братьям и к братьям-бастардам, если б они у него были? Нет… Сабир боялся, что супротив отцовскому чувству, может возненавидеть и супругу, и родившегося ребенка, если это будет мальчик. И почему в свое время он не мог жениться на Рут?…

Восемь лет минуло с того дня, как Сабир занял кресло отца, и теперь он сидел в неприступном чертоге Яввузов, сцепив в замок упертые в колени руки. За закрытой дверью ближайшей комнаты рожала его жена.

Он упирался лбом в сплетенные пальцы и напряженно ждал. Здесь, у покоя Эданы Ниитас, как велел обычай: коль уж Владыка Вод Акаб не мог воспроизводить жизнь сам, он всегда из уважения к Сестре-Жене Богине берёг Её покой, когда она создавала мир суши и неба.

Вдовствующая тану Бан уни, мать Сабира, стояла рядом. Мучительные часы тянулись и тянулись…

Наконец, раздался тонкий плач, и одна из повитух отворила дверь. Сабир почти не поменял позы, только оторвался от рук и повернул лицо к женщине.

– Кто? – спросил напряженно, вцепившись в её лицо твердым и прямым взглядом.

– Девочка, милорд.

Бануни ждала, что ответит её сын, но Сабир молчал и молчал.

– Сынок? – осторожно спросила танша.

Сабир Грозный сипло, с облегчением, выдохнул, ощущая, как, наконец, сужается могучая грудная клетка, и опустил голову на руки. Закрыл на мгновение лицо ладонями, потом поднялся, выпрямившись во весь свой недюжий рост, и сказал:

– Стало быть, дочка, – обернулся к матери. – Девочка, мам! – сказал совсем по-мальчишески.

Бануни мягко улыбнулась. Что ж, такова воля Праматери, думала она. В свое время танша произвела на свет трех сыновей, но так и не получила желанной малышки.

– Пойдем, посмотрим.

Повитуха отворила им дверь, пропуская вперед и кланяясь.

Когда Сабир впервые взял девочку на руки, невольная улыбка расплылась по суровому лицу.

– Спасибо, – сказал он жене, даже не взглянув на Эдану.

– Как ты назовешь её? – спросила Бануни. В целом, у северян из Пурпурного танаара сложилась своя, совершенно особая традиция называния детей – окончание имени ребенка должно было полностью совпадать с началом имени отца, а нередко имя и вовсе целиком собиралось из двух «родительских» начал. Поэтому выбор у Сабира был небольшой.

Тан посмотрел на мать.

– Бансаб ира, – выговорил он ясно и передал девочку своей матери.

Через несколько дней состоялось освящение ребенка в вере Матери Илланы и Отца Акаба, и Сабир сам держал девочку весь обряд. Когда настало время в знак новой жизни полить её теплой водой, Сабир вытащил дочь из пеленок. Впервые он увидел её без одежки и сразу приметил на алебастровой коже крохи еще более светлое, почти неестественно белое пятно на левом бедре. Отметина походила на след от стрелы. Тан знал, подобный знак на теле ребенка означает, что из прошлой жизни он ушел не своей смертью – пятно всегда соответствует месту, куда была нанесена смертельная рана.

«Должно быть, копье, – подумал тан, глядя на маленькое существо в руках. – Это к лучшему, будет воительницей».

Где-то вокруг раздалось обрядовое троекратное «Пусть!». Будто поняв, о чем подумал отец, девочка посмотрела прямо на Сабира светло-зелеными глазками и улыбнулась, оголив розовые десны. В груди тана, под камнем, что-то дрогнуло.

Праздничные гуляния с играми и состязаниями, устроенные Сабиром по случаю рождения дочери, сменил угар пышных похорон. В семейный склеп опустили омытое и умасленное тело Бануни Яввуз, а на мраморной могильной плите – как делалось для всех погребенных здесь Яввузов – из волчьих клыков выложили голову хищника, которую тан по обряду полил красным вином.

Если у глубоко опечаленного Сабира была жена, которая, несмотря на агрессию мужа, помогала ему бороться с болью потери, то десятилетнего Руссу не утешал никто. И потому с кончиной бабушки в его жизни не осталось никаких других женщин и девочек, кроме новорожденной сестры. Он еще не знал, что такое «бастард», и не ведал, что не стать ему со временем таном вместо отца. Но уже тогда ясно понимал – они с Бансабирой одной крови.

Детство Бансабиры прошло под звон мечей – иначе и не могло быть в семье танов. Отец, брат, трое дядей, четверо кузенов, половина всех домашних мастеров над оружием, кораблями и лошадьми – наставников маленькой Бан ухватало, и девочка с радостью и готовностью постигала предложенный ей мир.

Когда Бансабире было три, отец приставил к ней личного охранника Дувала, чей сын Рад убыл приятелем Руссы. В их компании Бансабире и довелось единожды на своем веку застать Парад Планет. Было ли это связано с тем, что парад пришелся на срок Заклинателя Змей, неизвестно, но небо в тот день отливало густой зеленью. Правда, Бансабира никогда не смыслила в знаках, и уж тем более – в три года.

Когда девочке исполнилось четыре, Сабир подобрал ей учителя письма, чтения и исчисления. К этому времени мать Бану Эдана уже дважды зачинала, но выносить плод до надлежащего срока не смогла. А Сабира, кажется, и не беспокоило, что его наследник – девочка. На лицо в Ясе еще примеры, когда женщина стоит во главе танаара, и военная мощь этих наделов такова, что соседи остерегаются спорить с их хозяйками. Да и память северян хранит недалекое прошлое, когда женщина полноправно стояла во главе царства, не то, что во главе танаара.

В пять лет Бансабира уже бесстрашно вскарабкивалась на самую норовистую лошадь, и, цепляясь за гриву, как клещ, рассекала округу. Русса и Дувал всегда держались рядом. Хотя нередко бастард приходил к сестре во время какого-нибудь урока, забирал девочку, несмотря на протесты учителя, и, седлав одну лошадь на двоих, увозил в холмы – любоваться снежным одеялом на скалистых отрогах или ранним цветением «славы снегов», покрывающей склоны вершины, на которой располагался фамильный чертог Яввузов…