Рената Лукьянова - Гемма, ода и другие

Улыбка девушки слегка притухла.

– Авик, не делаете мине больно! Таки скажите уже правду!

Очередь позади него недовольно бурчала. У некоторых покупателей оживал кефир.

– Селка, шо ты там копаешься как девственник в первую брачную ночь! – зычный голос, раздавшийся из пыточной, разом перекрыл злобное бормотание – Бистренько! Бистренько!

Пыточной за глаза называли комнату, где хозяйка учиняла разносы провинившимся работникам. Прилежные продавцы старались обходить кладовку на полусогнутых, для Селки же комнатушка была как дом родной.

– Нам полный… – влажные карие глаза Авика были полны печали.

– Чего угодно дорогому гостю? – Твердь разверзлась, и чудовище вылезло наружу. Тяжело переставляла свои могущественные телеса, Нинелька Лутовман сама вышла к недовольному народу.

Гость не смел пошевелиться, очередь – тоже. Селка пригладила вставшую дыбом челку.

– Предложить вам что-нибудь из нового завоза?

Авик тихо бубнел заупокойную.

– А может, – коварная обольстительница нависла над священником, потрясая огромными потными грудями. – Предложить вам что-нибудь из старого?

Святоша и сам был не без греха. Временами он любил скоротать свободный вечер в компании какой-нибудь безутешной вдовушки…

– Ннннееет, спасибо, я таки просто смотрю! – …однако настолько «старое» даже ему было не по зубам.

Хозяйка магазина, поняв, что гость уйдет отсюда только с заиканием, развернулась и величаво утопала обратно.

Аватор мигом отпрыгнул от прилавка и жестом показал Селке, что подождет ее на улице. Покупатели оставались на растерзание Андинки.

Авик ждал коллегу рядом с мясной витриной, упершись лбом в унылую буренку. Из магазина были слышны звуки ударов и злобное «Что, ублюдки, пожрать захотелось?»

– Ну шо? – Селка перешла прямиком к гешефту – Шо Дон сказал за те гравюрки, шо мы отгрузили на Малокривогожской?

Полусвятой молчал, уныло разглядывая коллегу. Сообщать человеку то, что в скором времени из него вынут кишки, было слегка…неприятно.

Селка терпеливо ждала. Люди из магазина валили толпами. Вслед им неслось жизнерадостное «Шоб вы подавились!»

Молчание затягивалось. Воспользовавшись перерывом, торговка поспешила сделать укладку. Она смачно плюнула на ладонь и прилепила ко чубчик ко лбу.

Ребе Шинкерман была далеко не красавицей. В толпе сочных, фигуристых кетаналек, она казалась бледной молью, которая случайно залетела в стайку расфуфыренных бабочек.

Мутное стекло витрины отражало горбатый кетанальский нос и огромные зеленые глазищи. В сочетании с узким личиком и острым подбородком, во времена сильного удивления это делало ее похожей на страдающую запором жабку.

На голове девушки царил хаос из темно – каштановых кудряшек, единственным спокойным местом среди которых был традиционный торгашеский косой чубчик. Нарисованная на витрине доярка недовольно взирала на тоненькую талию, узкие бедра и тощие ножки. Селка в свою очередь с завистью смотрела на еле прикрытые халатом пузатые бидоны, казавшиеся навскидку размера этак седьмого.

Авик придирчиво осмотрел намалеванную селянку и душевно приложился к витрине лбом.

– Я!

Бумммммм!

Ребе Шинкерман была в экстазе. За стекло Ниннелька платила из своего кармана.

– Не!

Бумммм!

– Знаю!

Бумммммм!

– Как!

Буммммммм!

– Нам!

– Буммммм!

– Отдать!

Буммм!!!!

– Долг!

Несмотря на крепость тарана, витрина стояла до последнего. Полусвятой мученически вздохнул, разглядывая свое отражение.

Курчавая голова, трехдневная щетинка, мятая, поношенная ряса – благочестием от Авика, вопреки его должности даже не пахло. Священнослужитель, казалось, являл собой наглядный пример того, как НЕ должен выглядеть истинный аватор. Однако у Криатуры было другое мнение на этот счет, иначе бы, три года назад, после ритуала Поцелуя, полусвятой отправился драить монастырские сортиры.

– И шо нам таки делать, Селка? – Авик схватился за голову, с твердым желанием вырвать клок волос. Руки его нащупали свежую проплешину. Полусвятой передумал.

Торговка выслушала своего коллегу с привычной беззаботностью. Дабы внести ясность, стоило сказать – ребе Шинкерман не имела духовного сана, а также не была тайно избрана Криатурой для несения ее учений в этот грешный мир.

Селка и Авик были каталами. Настоящими, профессиональными каталами, с общим стажем работы около двух с половиной лет. Всякие сомнительные «гешефты» составляли основной заработок неугомонной парочки, однако временами в работе случались досадные казусы вроде давешнего прокола с провальной партией афродизиаковых дынь.

Фрукты оказались свежими и вкусными, только вот с возбуждающими свойствами слегка подкачали. То ли из – за климата, то ли из – за врожденной кетаналькой гордости, которая мешала жителям прибрежного городка даже и помыслить о собственном сексуальном бессилии. Дыньки возвращали с претензиями и пожеланиями испытать на себе все прелести подобной «стимуляции». Взамен недовольные покупатели требовали лекарство от поноса.

– Ах, Свиток тебе надо? А рыбой в харю не хош? – стекло витрины мелко задрожало.

Гость, видимо, впервые столкнулся с подобным сервисом и рискнул попросить у Андинки Плачевный Свиток [1] Жалобная книга . О таком в магазине Ниннельки и слухом не слыхали. Все конфликты либо заминали и покупателям приносили извинения, либо последние попросту не доживали до их разрешения.

– Авик, мне таки пора – Селка ловко увернулась от летящей в ее сторону воблы.

– А мине шо делать? – вид у полусвятого более жалкий, чем у отвергнутой рыбины.

– Давай пока сделаем базар тому, шо предлагали Бене, поглядим скоки дадут за магию?

Аватору ничего не оставалось, как согласно кивнуть и устремиться на широкую Фаерболльскую.

Селка ободряюще помахала коллеге ручкой и переступила через оглушенного жестяной банкой покупателя. Это был самый обычный рабочий день…

Бульплеска, маленький, но гордый прибрежный городок в нижнем Левоскалье.

Темнеет. [2] Что не удивительно, ибо, по всем законам жанра, все трагические события, как правило, происходят в кромешной тьме.

…Из-за накрывшей город ночи, вода в бухте казалась особо зловещей и напоминала неразбавленные чернила. Месяц был скрыт облаками и лишь изредка показывал любопытный нос, освещая окрестности рваным, неровным светом. По сути, самому небесному светилу ничего не угрожало, но даже ему было слегка не по себе.

Бежать было некуда. Квар оказался прямо в тупике – справа и слева на него злорадно пялились железные замки на плотно закрытых дверях. Ночная жизнь в этой части города была относительно спокойной – к этому часу здешние жители либо спали, либо были мертвыми.