Юрий Агеев - Гемма

Прекрасна мысль, отстоенная жизнью.
Нас тяготит незнание причин:
Где правда, где тупик — не различим,
Робеем перед безднами и высью.

И вдруг движенье мысли мудреца
Нам открывает замыслы Творца,
И бесконечность обретает меру,
А знание освобождает веру.

Прочти Элладу всю, от Гесиода
До Демокрита, и опять начни.
Пусть протекут твои Труды и Дни
Под знаком философии свободы.

Ты тот, кого избрали на Олимп,
Достойного — достойные к беседе.
Вино веков таит, как привкус меди,
Печаль, молитву и предсмертный хрип.

Не впитывая яда, полни память
Надеждами, стремись открыть миры,
Которые укрыты до поры
В незнании и норовят истаять.

Олимпийские высоты
древнегреческих богов
Укрываются в тумане
недоступных облаков…

Есть одна богиня там, —
Не в обиду всем другим, —
Спутница моим мечтам,
Снам и помыслам благим.

Жизнь пройдя до половины,
Я не стал бы, как Парис,
Обделять мою Афину,
Бросил яблоко б ей в высь.

Как прилежный ученик,
Я иду её путём.
К тайнам знания приник,
Подчиняясь ей во всём.

Там, где обитают боги, —
Облака таят судьбу.
Не торю наверх дороги,
Но надеюсь на тропу.

Но в плену земного круга,
Властью знаний овладев,
Богом данную подругу
Я не встретил среди дев.

Хоть душа любви открыта,
Если дружат — не любя.
Но не мсти мне, Афродита,
Не отверг я и тебя.

Как мне нежность разделить,
Страсть ночей и негу снов?
Две богини — две любви,
Только яблоко одно.

Брошенный в синь Средиземного моря,
Схваченный пеной, на волю ветров
Отданный, в кущах олив у предгорий
Остров — божественный дар из даров.

Где-то в глубины ушла Атлантида,
Тихо Эол о былом говорит,
Мрамор крошится и тень аониды
Не потревожит расколотых плит.

Крит! Ты ещё не на дне океана
И не осколками амфор живешь!
Ты всколыхнёшь ещё дальние страны,
Страстью по мифам и тайнам придешь.

Растленье не имеет края,
Когда за этот край шагнёшь.
Изнеженную Пасифаю
Ты, страсть, вконец с ума сведёшь.

Царить и ничего не делать, —
Не слишком ль ноша тяжела?
Перелистав мужскую челядь,
Она себя лишь разожгла.

Утратив стыд, она посмела
Пройти блудницей сквозь века,
Разгорячённым страстью телом
Насаживаясь на быка.

И год за годом неуклонно
Метался сладострастный крик,
И ширилась тропа к загону,
Где отдыхал несчастный бык.

Жизнь
Прекрасна, успокоясь.
Полюбись
Дафнису Хлоя.

Потянись
Рука в объятье —
Знает жизнь,
Что люди — братья.

Так хочу,
Чтобы любили,
В море чувств
Себя забыли.

Чтоб судьба
Жила в покое,
Как
Прикосновенье Хлои.

Одна лишь любовь не снижалась в цене,
Когда было нечего ставить, —
То дождь золотой, то виденье во сне
Прельщало влюбленных красавиц.

Но если не купишь и не поразишь
Обличием воображенья, —
Не стоят полушки ни Рим, ни Париж,
И тяжек путь от сотворенья.

Чем сломишь упрямство девчонки земной,
Влюбленной в свое отраженье?
Но может случится ли казус такой,
Чтоб бог потерпел пораженье?!

Какая случится от силы беда,
Коль мечешься, страсть не насытив? —
И розу срывают тайком иногда,
Из сада чужого похитив…

Красавицы грезили Зевсом во сне,
Мужей подходящих прохлопав,
А бык уплывал, унося на спине
Ту, что называлась Европой.

Чей парус взвился над волной?
Хитрюга Одиссей
Сегодня кинул дом родной,
Супругу и детей.

Махнул рукой жене с борта, —
Приеду, как же, жди…
И вдаль на долгие года
И длинные пути.

А вслед ему, молясь богам
За мужа-остолопа,
Смотрела как он убегал
Супруга Пенелопа.

А волны ненавидят борт
Любого корабля,
И скоро станет мифом порт,
И вообще Земля.

Валы, как бешеные псы,
Взревут: «Мы всё сметем!»,
Потащит ветер, сукин сын,
Неведомым путем.

А где-то там, богам молясь
За мужа-остолопа,
Пускала голубей на связь
Бедняжка Пенелопа.

А вот и Троя. Там уже
Не нужен Одиссей.
Он обойдён был в дележе
И изгнан, как плебей.

Его, за хитрости кляня,
Загнали на корабль.
— Бери троянского коня
И дуй на все ветра!

А вдалеке, богам молясь
За мужа-остолопа,
Почтовых голубей на связь
Пускала Пенелопа.

А на Олимпе в пору ту,
В отделе адресов
Губила жизнь и красоту
Гражданка Каллипсо.

Решив, что Одиссей — мечта
Для женщины земной,
Она сказала: — Ерунда,
Он завтра будет мой!

А чтобы не было проблем,
То на пути возврата
Каллипсо возвела гарем
И остров для разврата.

Вот и бродяга Одиссей
С оравою воров.
Он зол, как тысяча чертей, —
Ему не до пиров.

Но вин потоки полились,
Жаркого слышен шум.
Друзья до свинства напились
И потеряли ум.

А где-то там, богам молясь
За мужа-остолопа,
Напрасно голубей на связь
Пускала Пенелопа!

Семь лет, как день, ушли во тьму,
Но есть всему предел:
Она наскучила ему
И он ей надоел.

Что я забыл здесь, не пойму? —
Сказал он раз, вспылив.
Она ответила ему:
— Катись, покамест жив!

Вот остров тает за бортом,
Друзья пришли в себя,
А впереди родимый дом,
Где, может, ждут тебя…

Хоть соль проела паруса,
Пресны матросам дни,
Вверх-вниз летят, как на весах,
На все моря одни.

Уж в бочке сыр утратил сорт,
Испортилась вода.
Вдруг снова остров, что за черт? —
Виднеются стада.

Болит от голода живот,
А там — барашки с ферм.
Но кто бы знал, что там живет
Приятель Полифем?

Ну только мяса нажрались,
Циклоп матроса — хап!
Когда бы не попутный бриз,
Не вырвались б из лап.

Казалось, свыше решено
Проплавать путь земной,
Сирены звали их на дно,
Бил с неба град стальной.