Юрий Агеев - Гемма

Вот с мачты крикнули: «Земля!»,
Вот киль рассек песок.
Итака! Днище корабля
Легло бортом на бок.

И некуда теперь спешить,
И виден дом с холма.
Теперь бы только жить да жить,
И не сходить с ума.

Шагает к дому Одиссей,
Отвыкший от семьи,
Чтоб у жены спросить своей:
— Где голуби твои?

Ждущим суждено мгновенье встречи,
Только возвращаются не все.
Беспечален, но и не беспечен,
К берегу причалил Одиссей.

За его спиной осталось море,
Острова и даже край Земли,
Облака надежд и бездны горя,
Сто путей и скука на мели.

Он идет, хрустя прибрежной галькой,
Просолённый, обгорелый бог,
А в дому поскрипывает прялкой
Та, к которой не прийти не смог.

О, Аттика! Акрополь, зной, Афины.
Оливков мне не есть у Фермопил.
Сын Дария ведет через теснину
Свои войска и толпы скрыла пыль.

Мне не спасти ни Греции, ни жизни,
Хоть на закланье триста душ и тел.
Но только триста! И в моей отчизне
Их будет горько видеть на щите.

Где упаду — история не скажет.
Мечи с землей смешают кровь и плоть,
И семена растений кровью свяжет,
Чтобы теченье Леты побороть.

Проходит зной и угасает пыл.
Обидно погибать у Фермопил!..

Гераклит Эфесский или Темный
Перебрал однажды на пиру.
— Всё, — сказал, — ребяты, в нас условно.
Вот допьюсь до чертиков — помру.

Всё течет, а, значит — изменяется.
С этого моменту я не пью.
Сквозь туман, в котором всё качается,
Вижу философию свою.

В трезвый ум мечты приходят мрачные:
— Ну и жизнь, гори она огнем!
Позже это место, как удачное,
Каждый обыграл в труде своем.

Школу основал, мечту вынашивал
Греков убедить, что мир богов,
Вообщем-то, совсем не лучше нашего,
Если есть он в кущах облаков.

Всё осуждено и поздно каяться,
В стороне пирушки и бардак.
Всё течет, а, значит, изменяется,
Только изменяется не так…

Насмешлив шёл Платон, Сократ к нему с укором:
— Шагай сюда, шнурок, не обходи ребят.
Чего смеешься ты над нашим разговором,
А можешь ты познать хоть самого себя?

— Платошка, ты не прав! — сказал ему Сократ. —
Сходи, купи вина для всех честных собратьев.
И коль не вразумлю, Последний буду гад.
Айда в ученики, вникать в мои понятья!

Три амфоры вина с утра идут по кругу.
Сократ красноречив — что амфоры ему?
Кто — пишет на стене, кто — щупает подругу,
Кто — силится понять: где он и что к чему?

— Ах ты, гимнософист! Чего заходишь с краю?
Сиди и слушай, гад, что понял я давно:
Я знаю лишь, что я сам ничего не знаю,
Но ум моих друзей таит в себе зерно.

Афинские отцы прослышали про это:
— Чего-то тут не так, дружки не из простых!
И вот уже ведут компанию к ответу.
— Кто подбивал?
— Сократ.
— Зачинщика в Кресты!

Вник в истину Сократ: «Решили сжить со свету!»
— Платоша, не горюй. Живи, как я сказал.
Потомкам и друзьям всё отпиши про это,
Я ж, так и быть, допью последний свой фиал.

Однажды в юности Платон
Был поражен идеей:
«Ещё не пробовал никто
Учить, как я умею.
Добру я научу людей,
Вложу в их души жалость…», —
Но на пути его идей
Сицилия попалась.

В разгар разврата погружён,
Там Дионисий правил, —
Бесчестя девушек и жён,
Он мудрость в грош не ставил.
— Ты кто, подлец или шпион?
Продайте его в рабство!
И вот Платон теряет сон,
И веру в государство.

Прошло достаточно годов,
Чтоб прошлое забылось.
Друг пишет снова: «Будь здоров!
Вакансия открылась!
Дал Дионисий дуба вдруг,
У власти — мой приятель.
И если ты, Платон, мне друг,
То жду в свои объятья».

И вновь Платон теряет сон,
И закрывает школу,
И мчится к другу прямиком,
А друг уже закован.

Тиран с оравой мудрецов
Глядит на чужеземца.
— Ах, как же, слышал кто таков! —
Тираны не без сердца.
— Ты будешь жить в моём дворце,
Хвалить мои законы.
Всегда с улыбкой на лице
Стоять под сенью трона.

И тут Платон теряет сон,
Не принимает взяток,
И всем становится смешон,
И в положеньи — шаток.

— Да, я беру всех на испуг,
Пусть прав ты, ну и что же? —
Сказал тиран ему. — Ты друг,
Но истина дороже.
И чтоб она с меня венец
Не скинула, и царство
Не уплыло из рук, мудрец,
Катись из государства!

И вновь Платон теряет сон,
Терзается и злится.
— Ах, будь неладен друг Дион,
А с ним и сицилийцы!..

За долгие тысячи лет,
До нашего тысячелетья,
Жил в Греции некий поэт,
Взыскующий правды на свете.

Он к истине шел, торопясь
Найти подходящую форму,
И песня струею лилась,
Размеру и рифме покорна.

Весь мир отражался в стихах
И грезились звездные дали,
Стихали деревья в лесах,
И звери напеву внимали.

Хвалили его в городах,
В провинциях локти кусали,
Вещали: «Пребудет в веках!»,
Да слов его не записали.

А мрамора — хоть завались,
И ноет Пракситель в бестемье,
Да вот для певца не нашлись
Ни добрые руки, ни время.

Отыскан с течением лет
Бюст лирика, — добрые вести! —
Но это другой был поэт,
Рифмач без души и без чести.

Его и ваяли за то,
Что был лишь тирану угоден,
А лирик — он парень простой, —
Навечно ничей и свободен.

Не хуля печальную планиду,
Ставя потихоньку паруса,
Покидали люди Атлантиду, —
Ей до погруженья — три часа.

Грохотал вулкан, землетрясенье
Колыхало остров до основ.
Надо же! Такое невезенье!
Все атланты потеряли кров…

Я живу себе в двадцатом веке,
Толстый том листаю не спеша.
Вот же жили люди, не калеки,
Перегаром в лифте не дыша!

Плыли открывать другие земли
Или мысль гранили, как Платон.
Человек по жизни, глух ли, нем ли,
Шел к мечте, отбросив лень и сон.

И какие бы кариатиды
Ни свисали с новых стен и крыш,
Помни о погибшей Атлантиде
И Земле, где ты сейчас стоишь!

Как опостылел этот Рим!
Всё одинаково и тошно.
Незыблемы — на том стоим,
Но дальше жить так невозможно!