Дмитрий Христосенко - Остаться в живых

– Давай, а то до темноты не успеем разыграть. Сами знаете, что пока всех соберешь, пока то, пока это – можно и до вечера дотянуть. – согласился Аркадий, еще крепкий, плечистый, но уже изрядно обрюзгший мужчина с заметно выпиравшим пивным брюшком. Длинные, упрятанные под разрисованную бандану волосы и окладистая борода делали его похожим не на преуспевающего бизнесмена, совладельца солидной и уважаемой в городе фирмы, а на байкера – большого любителя мотоциклов, крепких спиртных напитков и полногрудых длинноногих девиц.

Остальные, переглянувшись, вынуждены были с ним согласиться.

– Так что, Серега, Леха, давайте сейчас к своим, – продолжал он. – И выходите из лагеря. Я – тоже. Влад с Сашкой здесь останутся – лагерь оборонять будут.

– Не передумает? – кивком указал на мелькавшее среди палаток яркое пятно плаща Алексей – приземистый мужичок в помятой и поцарапанной кирасе.

– Не должен, – откликнулся рослый Влад, опираясь на укороченный бердыш. Рядом с низеньким темноволосым Алексеем он смотрелся настоящим белокурым великаном, возвышаясь над тем на две головы. – Не первый раз уже пересекаемся.

– И чего взбрыкивает? – прогудел мускулистый бритоголовый крепыш в кожаной безрукавке, надетой на голое тело.

Он заложил за спину мощные руки и упруго качнулся несколько раз ногами, перекатываясь с носка на пятку. Тяжелая нижняя челюсть, кажется, способная поспорить своей массивностью с ковшом экскаватора, методично двигалась, перетирая жевательную резинку. На широком, украшенном заклепками поясе покачивалась в такт движениям тела тяжелая стальная гирька кистеня.

– Он терпеть не может, когда вспоминают сражение при Каннах, – рассмеялся Влад. – Как же! Самое известное поражение его любимых римских войск.

Ему это как серпом по одному месту…

– Чего?

– Как серпом по яйцам. Так понятней?

Усмехнувшийся Алексей добавил:

– Уникальную операцию и без всякого наркоза провел бультерьер Кузя, и теперь у него не хозяин, а хозяйка.

Все весело расхохотались. Громко и бесшабашно. Так, как всегда смеются здоровые, полные сил мужчины, словно сбросившие на отдыхе с плеч не только груз повседневных забот, но и прожитые года, снова вернувшись в юношескую пору, когда для смеха не надо было искать особых причин, а самая немудрящая шутка способна была вызывать шквал эмоций.

– Ладно, – заявил распоряжавшийся, вытирая слезы с раскрасневшегося лица. – Разбегаемся.

Александр, придерживая левой рукой ножны короткого гладуса – классического пехотного меча римского образца, взбежал на небольшой пригорок, отделенный от остального лагеря неким подобием частокола. Возле пустого воротного проема в землю был воткнут шест с деревянным, покрытым слоем лака для сбережения от сырости, навершием, искусно вырезанным резчиком в виде орла с гордо распростертыми крыльями. В центре укрепления вокруг выложенного камнями костра на деревянных лавочках, сделанных из прибитых поверх вкопанных в землю неошкуренных столбиков досок, сидело человек тридцать, молодых и не очень, мужчин и три девушки. Неподалеку стоял прикрытый крышкой котелок, распространявший аппетитные ароматы. Кто-то был пока без доспехов, кто-то уже надел кольчугу или, сделанную в меру своего умения либо финансовых возможностей, лорику Завидев приближавшегося Александра, замолчали и вопросительно на него посмотрели. Кто-то, не выдержав, спросил:

– Ну, что порешали, трибун? [7] Трибун (лат. tribunus) – в данном случае имеется в виду военный трибун. Как правило, эту должность занимали молодые люди из уважаемых патрицианских родов, впервые поступившие на военную службу и желавшие накопить административный опыт и сделать себе имя перед уходом на гражданскую службу или в политику, но были и исключения, желающие прочно связать свою судьбу с армией. По усмотрению легата могли командовать отдельной частью легиона.

– Лагерь обороняем, – отмахнулся Александр и жалобно взмолился, усаживаясь и придвигая к себе коте лок: – Ребята, давайте все вопросы потом, а?! Подожди те хоть пять минут, а то у сейчас слюной захлебнусь.

Последние слова прозвучали невнятно. Сашка уже вовсю орудовал ложкой, жадно поглощая сваренную с тушенкой гречку. Подъев, он умиротворенно вздохнул и, прихлебывая из кружки горячий крепкий чай, укорил присутствующих тем, что они и без него могли все прекрасно разузнать, если бы побродили по лагерю. В ответ остальные дружно засыпали его уверениями, что он прекрасный командир, что они ему во всем доверяют, что в лагере от них только вреда больше, а те, кто ушел туда, до сих пор еще не вернулись, так что кроме него их больше некому просветить, и вообще, у них столько дел, столько дел… – тут следовал тяжелый, на редкость единодушный и настолько проникновенный вздох сожаления, что расчувствовался бы даже камень, – доспехи, например, поправить или клинки почистить и прочие возражения в том же духе. Так и не отвертевшись, Александр принялся отвечать на сыпавшиеся со всех сторон вопросы.

Тема исчерпалась довольно быстро. Кто-то посмотрел на часы и, заявив, что просто сидеть и ждать начала у него нет никакого желания, сбегал в палатку и принес гитару. Идея была встречена криками одобрения, но сразу же появилась одна проблема – оказалось, что штатный гитарист отряда, Витек, умудрился порезать палец и играть отказывался. Оставшись без музыки, все приуныли, но тут Сашка вспомнил, что неплохо умеет играть Глеб. О чем во всеуслышание и заявил, повергнув в изумление большую часть сотоварищей – Глеб чаще всего держался от остальных наособицу и редко что-либо о себе рассказывал.

Глеб сидел, привалившись спиной к частоколу. Закрыв глаза, он запрокинул голову вверх, подставляя лицо солнечным лучам. Казалось, что он может просидеть так вечность, в блаженном ничегонеделании. Мысли текли медленно и лениво, а в душе наступило редкое умиротворение. И никакой шум и гам, доносившийся от костра, не мог ему помешать, мозг привычно отключил все посторонние звуки. Идиллия была нарушена только громким криком, из которого встрепенувшееся сознание вычленило его имя:

– Глеб!.. Волков!..

Недоумевая, зачем он вдруг понадобился, Глеб встал, покосился в сторону костра, потер кончиками пальцев застарелый, белесый рваный шрам на щеке, оставленный осколком близко разорвавшейся гранаты, и решил подойти. Его звал Сашка, весельчак и заводила, создатель и бессменный руководитель их отряда исторического фехтования, когда-то чуть ли не силой затащивший Волкова в эту тусовку. За что впоследствии, Глеб был искренне благодарен приятелю. Подойдя к толпе, он хмуро сказал:

– Если кто снова спросит, сколько духов я зава лил – дам в лоб.