Людмила Безусенко - Лучшие застольные песни

Припев .

На последнюю пятерочку
Найму я тройку лошадей.
Дам я кучеру на водку:
Поезжай-ка поскорей.

Припев :
Кого-то нет, чего-то жаль,
Куда-то сердце рвется в даль.
Я вам скажу один секрет:
«Кого люблю, того здесь нет».
Я вам скажу секрет другой:
«Кого люблю, тот будет мой».
А может быть, и все я вру:
И никого я не люблю. [73] Эта песня входила в репертуар Ю. Морфесси (1882–1957), исполнителя русских и цыганских романсов, сыскавшего огромную популярность не только в России, но и в Европе, а особенно в Париже, где он прожил последние годы жизни. Даже откровенно блатные песни он легко превращал в маленькие шедевры.

В оркестре играют гитара и скрипка,
Шумит полупьяный ночной ресторан,
Так что же ты смотришь с печальной улыбкой
На свой недопитый с шампанским бокал?

Ту черную розу — эмблему печали —
В тот памятный вечер тебе я принес.
Мы оба сидели, мы оба молчали,
Нам плакать хотелось, но не было слез.

Любил я когда-то цыганские пляски,
И пару гнедых, полудиких коней,
То время прошло, пролетело, как в сказке,
И вот я без ласки, без ласки твоей.

А как бы хотелось начать все сначала,
Начать все сначала, все снова начать —
Слезою залиться, смотреть в твои очи
И жгучие губы твои целовать.

В оркестре играют гитара и скрипка,
Шумит полупьяный, ночной ресторан,
Так что же ты смотришь с печальной улыбкой
На свой недопитый с шампанским бокал?

На корабле матросы ходят злые,
Кричит им в рупор старый капитан.
У юнги Билла стиснутые зубы,
Он видит берег сквозь густой туман.

На берегу осталась крошка Мэри —
Она стоит в тумане голубом.
И юнга Билл ей верит и не верит —
И машет вдаль подаренным платком.

Вернулся Билл из Северной Канады.
А ну-ка, парень, наливай вина!
Я буду пить за ласку и за Мэри,
Я буду пить бокал вина до дна!

В таверне распахнулись настежь двери,
Глаза у Билла вылезли на лоб:
Пред ним стояла вся в смущеньи Мэри
И с ней высокий толстый боцман Боб.

А ну-ка, Боб, поговорим короче,
Как подобает старым морякам.
Я опоздал всего лишь на две ночи,
Но эту ночь без боя не отдам!

Сверкнула сталь, сошлись в бою матросы.
Как лев, дерется юнга молодой.
Они дрались за пепельные косы,
За крошки Мэри образ голубой.

Но против Билла боцман был сильнее —
Ударил точно его пиратский нож.
Конечно, Билл оказался ранен
И рухнул ниц, как сброшенный мешок.

Прошло пять лет — и снова Билл здоровый:
Искусный лекарь руку залечил.
Теперь его не юнгой Биллом звали —
Ковбой он Гарри в местах, где раньше жил.

В нашу гавань заходили корабли,
Большие корабли из океана.
В таверне веселились моряки, ой-ли,
И пили за здоровье атамана.

В таверне шум, и гам, и суета —
Пираты наслаждались танцем Мэри.
Не танцы их пленили — красота!
Ой-ли!..
Вдруг с шумом распахнулись в баре двери…

В дверях стоял наездник молодой,
Глаза его, как молнии, блистали.
Наездник был красивый сам собой,
Ой-ли,
И все узнали в нем ковбоя Гарри.

— О Мэри, он приехал, Гарри твой!
Ребята, он не наш, не с океана.
Мы, Гарри, рассчитаемся с тобой,
Ой-ли, —
Раздался пьяный голос атамана.

И в воздухе сверкнули два ножа.
Пираты затаили все дыханье.
Все знали атамана как вождя, ой-ли,
И мастера по делу фехтованья.

Но Гарри был суров и молчалив.
Он знал, что ему Мэри изменила.
Он молча защищался у перил, ой-ли,
И Мэри в этот миг его любила.

Вот с шумом повалился атаман.
— О, Мэри!.. — его губы прошептали. —
Погиб пират, пусть плачет океан…
А кровь уже стекла с ножа у Гарри.

В нашу гавань заходили корабли,
Большие корабли из океана.
В таверне веселятся моряки, ой-ли,
И пьют уже за Гарри-атамана.

Было то в притоне Сан-Франциско,
Где шумит огромный океан.
Там однажды утром, на рассвете,
Разыгрался сильный ураган.

Девушку там звали Маргарита,
И она красивою была.
За нее лихие капитаны
Часто выпивали до утра.

Маргариту многие любили,
Но она любила всех шутя.
За любовь ей дорого платили,
За красу дарили жемчуга.

Но однажды в тот притон явился
Статный чернобровый капитан.
Белоснежный китель и тельняшка
Плотно облегали его стан.

Сам он жил когда-то в Сан-Франциско
И имел красивую сестру.
После долгих лет своих скитаний
Прибыл он на родину свою.

Быстро капитан успел напиться,
Кровь бурлила в нем, кровь моряка.
И дрожащим голосом от страсти
Подозвал девчонку с кабака.

Ночь прошла, и утро наступило,
Голова болела после ласк…
И впервые наша Маргарита
С капитана не сводила глаз.

Легкою походкой Маргарита
Тихо к капитану подошла
И спросила, знает ли он Смита,
Смита — ее брата, моряка.

Капитан при этом тихо вздрогнул:
Девушка была его сестрой!
«Милая сестренка, Маргарита,
Что же натворили мы с тобой!»

Вдруг раздался выстрел над таверной —
Маргаритин труп на пол упал.
Смит стоял задумчивый и мрачный,
Пистолет дымящийся держал.

Было то в притоне Сан-Франциско,
Где шумит огромный океан.
Бросился с высокого обрыва
Статный чернобровый капитан.

Как-то по проспекту
С Манькой я гулял,
Фонарик нам в полсвета
Дорожку освещал.

И чтоб было весело
С Манькой нам идти,
В кабачок Плисецкого
Решили мы зайти.

Захожу в пивную,
Сажуся я за стол
И кидаю шляпу
Прямо я под стол.

Спрашиваю Маньку:
— Что ты будешь пить?
А она зашаривает:
— Голова болить!

— Я ж тебя не спрашиваю,
Что в тебе болить?
А я тебя спрашиваю,
Что ты будешь пить?

Пельзенское пиво,
Самогон, вино,
Душистую фиалку
Али ничего?

Выпили мы пива,
А потом «по сто»
И заговорили
Про это и про то.

А когда мне «пельзень»
В голову вступил,
О любовных чуйствах
Я с ней заговорил:

— Дура бестолковая,
Чего ж ты еще ждешь?
Красивее парня
В мире не найдешь!