Алексей Добряков - Уличные песни

Ходят, ходят курвы-стражники
Днями и ночами.
А вы скажите мне, братцы-граждане,
Кем пришит начальник?

Течет речка по песочечку —
Берега крутые.
А в тюрьме сидят арестантики —
Парни молодые.

Течет речка по песочку,
Берега разносит…
А молодой жульбан, жиган-жиганок,
Начальника просит.

«Ты начальничек, ключик-чайничек,
Отпусти на волю.
Дома ссучилась — знать, соскучилась
Милая за мною».

А начальничек, ключик-чайничек,
Не дает поблажки.
А молодой жульбан, жиган-жиганок,
Гниет в каталажке.

Ходят с ружьями курвы-стражники
Днями и ночами.
А вы скажите мне, братцы-граждане,
Кем пришит начальник?

Течет речка по песочку,
Моет золотишку…
А молодой жульбан — восемнадцать лет! —
Заработал вышку.

Я вспомнил тот Ванинский порт
И вид пароходов угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.

Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
«Прощай навсегда, материк!»
Ревел пароход, надрывался.

А в море сгущался туман,
Кипела пучина морская,
Стоял на пути Магадан —
Столица Колымского края.

От качки страдали зека,
Обнявшись, как родные братья.
Лишь только порой с языка
Срывались глухие проклятья.

Будь проклята ты, Колыма,
Что названа краем планеты.
Сойдешь поневоле с ума —
Обратно возврата уж нету.

Семьсот километров тайга.
Не видно нигде здесь селений.
Машины не ходят сюда.
Бегут, спотыкаясь, олени.

Здесь смерть подружилась с цингой,
Набиты битком лазареты.
Напрасно и этой весной
Я жду от любимой привета.

Не пишет она и не ждет,
И писем моих не читает,
Встречать на вокзал не придет —
За стыд и позор посчитает.

Прощайте же, мать и жена,
И вы, мои малые дети.
Знать, горькую чашу до дна
Придется мне выпить на свете.

Я с детства был испорченный ребенок,
На папу и на маму не похож.
Я женщин обожал уже с пеленок.
(Ша) Жора, подержи мой макинтош.

Однажды в очень хмурую погоду
Я понял, что родителям негож.
Собрал свои пожитки, ушел от них из дому
(Ша) Жора, подержи мой макинтош.

Канаю раз с кирюхой я на дельце.
Увидел я на улице дебош.
А ну-ка, по-одесски всыплем мы им перца.
(Ша) Жора, подержи мой макинтош.

Ударом сбит и хрюкаю я в луже,
На папу и на маму не похож.
А Жоре подтянули галстук туже
И шопнули вдобавок макинтош.

Я с детства был испорченный ребенок,
На папу и на маму не похож.
Я женщин обожал уже с пеленок.
(Ша) Жора, подержи мой макинтош.

Я с детства был испорченный ребенок,
На папу и на маму не похож.
Я женщин уважал чуть не с пеленок.
Эй, Жора, подержи мой макинтош!

Друзья, давно я женщину не видел.
Так чем же я мужчина не хорош?
А если я кого-нибудь обидел —
Эй, Жора, подержи мой макинтош!

Я был ценитель чистого искусства
Которого теперь уж не найдешь.
Во мне горят изысканные чувства.
Эй, Жора, подержи мой макинтош?

Мне дорог Питер и Одесса-мама.
Когда ж гастроли в Харькове даешь,
Небрежно укротишь любого хама.
Эй, Жора, подержи мой макинтош!

Пусть обо мне романы не напишут.
Когда ж по Дерибасовской идешь,
Снимают урки шляпы, лишь заслышат:
Эй, Жора, подержи мой макинтош!

Мчится, мчится скорый поезд
Ереван — Баку.
Я лежу на верхней полке
И как будто сплю.

Тарара-рачч, тарара-рачч,
Тарара-рачч, тачч, тачч, тачч, тачч
Тарара-рачч, тарара-рачч,
Тарара-рачч, тачч, тачч, тачч, тачч.

В темноте я замечаю
Чей-то чемодан.
Сердце радостно забилось:
Что-то было там!

Совершаю преступленье —
Лезу в чемодан.
Там лежит кулек печенья
И какой-то хлам.

Чемодан не удержался —
С полки полетел,
И какого-то грузина
По носу задел.

Там кричат: «Держите вора!»,
Там кричат: «Тикай!»,
Там кричат: «Из жопы ноги
С корнем вырывай!».

Меня выбросили с ходу
Прямо под откос.
Поломал я руки, ноги,
Поцарапал нос.

Сука буду, не забуду
Этот паровоз:
От Баку до Еревана
На карачках полз.

Тарара-рачч, тарара-рачч,
Тарара-рачч, тачч, тачч, тачч, тачч.
Тарара-рачч, тарара-рачч,
Тарара-рачч, тачч, тачч, тачч, тачч.

В Ростове как-то на-Дону
Однажды я попал в беду —
На нары, бля, на нары, бля, на нары.
Сижу на нарах и грущу,
Блоху за пазухой ищу —
Кусает, бля, кусает, бля, кусает.

Но вот амнистия пришла
И нам свободу принесла,
Свободу, бля, свободу, бля, свободу.
Кто с чемоданом, кто с мешком,
А я, как сука, с котелком —
По шпалам, бля, по шпалам, бля, по шпалам.

Скажи, какой я был дурак, —
Надел ворованный пиджак
И шкары, бля, и шкары, бля, и шкары!
И в этом самом пиджаке
Меня попутал в кабаке
Легавый, бля, легавый, бля, легавый.

Он говорит: «Ебёна мать!
Попалась сука, курва, блядь,
Попалась, бля, попалась, бля, попалась!».
Потом меня он поволок
И всю дорогу чем-то в бок
Ширяет, бля, ширяет, бля, ширяет.

И вот я снова за стеной,
И вновь параша предо мной
И нары, бля, и нары, бля, и нары.
А за окошком фраера
Всю ночь гуляют до утра —
Кошмары, бля, кошмары, бля, кошмары!..

С одесского кичмана сбежали два уркана,
Сбежали два уркана в дальний путь.
Они остановились на княжеской могиле,
Они остановились отдохнуть.

Товарищ, товарищ, болять мои раны,
Болять мои раны на боке.
Одная заживаеть, другая нарываеть,
А третия засела в глыбоке.

Товарищ, товарищ, товарищ малахольный,
За что ж мы проливали нашу кров?
За крашеные губки, коленки ниже юбки,
За эту за проклятую любов?

Они же там пирують, они же там гуляють,
А мы же попадаем в переплет:
А нас уже догоняють, а нас уже накрывають,
По нас уже стреляеть пулемет.

За что же ж мы боролись, за что же ж мы страждали?
За что ж мы проливали нашу кров?
Они же там гуляють, карманы набивають,
А мы же отдаваем сыновьев.