Лора Вайс - Сборник сказок (СИ)

Так и батюшка, решил выдать дочь за того, кто имел большую власть на Востоке, кого боялись соседи, а враги уважали. Фирдоуси слыл человеком жестоким, горделивым, неповиновения не принимал и не прощал. Много люду полегло за то, что имели неосторожность высказать неугодное мнение о царе, ибо всюду распространил правитель своих шпионов. Но больше всего не любил Фирдоуси тех, кто не доплачивал налогов в казну, сразу отправлял к палачам. Да и женщин своих не жаловал, казнил направо и налево за то, что те не исполняли приказаний его или же засматривались на стражников.

И наступил день печальный. Прибыл царь заморский с восходом солнца, отворились врата столицы Славии, чтобы впустить гостя особенного. Длинная вереница из придворных советников, звездочетов, стражников и рабов тянулась к самому государевому дворцу, во главе вереницы ступал вороной конь, в седле которого восседал сам Фирдоуси, а рядом с конем семенил раб носильщик, слепясь от пыли из-под копыт мерина.

Народ повыбегал на площадь и с большим любопытством наблюдал за процессией, до чего чудно было смотреть на смуглых гостей в тюрбанах и белых мантиях. Фирдоуси ехал с высоко поднятой головой, только старческий горб мешал выпрямиться, на людей посматривал с брезгливостью и постоянно шамкал беззубым ртом, бормоча под нос ругательства.

Яра в этот момент стояла у окошка, она сквозь слезы смотрела на могучего коня и тщедушного всадника. Аж сердце защемило у соловушки, когда встретилась она с ястребиным взглядом Фирдоуси. Вбежала тогда царевна в светелку своей кормилицы, упала ей в колени и давай горькими слезами заливаться, рыдала бедняжка долго и безутешно, а старушка лишь по шелковым волосам гладила да головой качала:

- Не плачь, горлинка, - приговаривала кормилица. – Ты царская дочка, надобно батюшку слушаться.

- Нет мочи, Седуня. Умру я… - не успокаивалась Яра.

- Терпи голубушка, терпи родимая.

Так и просидели они до позднего вечера.

К ночи отправилась царевна в сад отцовский, там росли березки пушистые, рябинки игристые, а уж сколько цветов благоухало и красками переливалось, так и не счесть. Здесь Яра игралась еще ребенком, здесь же и поцеловала первый раз Еремку - сына конюха, долго они еще встречались под луной в роще березовой, ровно до того дня, как сгинул Еремка в буране. Не повезло пареньку.

Присела царевна на скамейку резную, сорвала ромашку, что меж досок проросла, и пригорюнилась. Крутила-вертела Яра в руках цветочек, потом разозлилась да и отшвырнула куда подальше:

- Не бывать свадьбе, - грозилась она. – Лучше со скалы брошусь, сгину в пучине на радость Владыке морскому, но не пойду за этого пня облезлого. Ежели слышите меня, духи природные, знайте – умру за волю.

Тут вдруг что-то где-то хрустнуло, будто с дерева кто свалился и раздался скрипучий голос:

- Слышу тебя, царевна, слышу.

Яра тогда вздрогнула, а после застыла от страха:

- Кто здесь? Какой злыдень ворожит?

- Не злыдень я, - и из темноты показался старичок, - а дух здешний.

Выглядел он забавно: морщинистый, лохматый, на носу веточка росла с парой листиков, на щеке махонький пенек вместо бородавки, а глаза так и блестели задором. Вместо одежды прикрывали сухое тело лопухи да метлицы, на ногах и вовсе ничего не было.

- Дух ли? А может проделки бесовские?

- Что ты, что ты. Здесь я живу уже много лет, как только зародились травы с деревцами, так и я пришел. Оберегаю сад царский.

- А почему раньше тебя не видела?

- Так ты и не звала. А сегодня глянь, обратилась… - затем помолчал старичок с минуту, а потом снова заговорил. – Я полевой дух, правда, в прошлом. Надоело людей по полям гонять, вот и решил пожить в тишине. Звать Курюм Курюмычем. А ты, Ярушка, чего вся в слезах?

Тогда успокоилась царевна, пригласила старичка на скамью:

- Эх, Курюм Курюмыч, беда у меня. Батюшка хочет отдать в жены восточному царю.

- А-а-а-а, да-да, слыхивал. Так, а в чем печаль? Будешь царицей восточной.

- Не надобно мне власти, я хочу жить по велению сердца, по совести.

- Вот это правильные речи, красавица, - улыбнулся Курюм и погладил седую бороду. – А хочешь, помогу тебе?

- Как же? – загорелась Ярушка.

- Если выполнишь одно мое условие.

- Не тяни же, дедушка, - взмолилась царевна, - говори, я на все готова.

- Ты должна поцеловать того, кто тебе подарит берестяной браслетик. Ежели исполнишь, подсоблю. Только знай, я все вижу и все знаю, обмануть не получится.

- Да я и не обману, разве ж это большое дело - поцеловать за браслетик?

- Увидишь. Не все так легко, что так просто говорится, - сказав эти слова, дух растворился в воздухе, оставив после себя стебелек метлицы на скамейке.

Царевна же заулыбалась, в душе стало тепло и радостно, и отправилась она в свою горницу, подобрав по пути брошенную ромашку.

А на следующий день в покои царевны зашел батюшка и наказал явиться после обеденной трапезы в царскую залу, чтобы показаться жениху. В мгновение улетучилось радостное настроение Яры, ей уж подумалось, а вдруг и не было духа полевого, вдруг старец Курюм – это лишь насмешки богов или и того хуже – силы нечистой? Поэтому встала она, надела поверх рубахи халат расшитый каменьями драгоценными и устремилась к глиняной чаше для утренних омовений.

Смотрела Яра на себя в зеркало и думала, отчего судьба так жестока к ней, почему такая красавица должна мучиться? Водила белоснежным пальчиком по своему отражению да приговаривала:

- Посмотрите, какие бровки ровные, ну словно два полумесяца; какие губки красные, аки спелый барбарис; какой носик ровный, будто точеный из мрамора. А фигура? Я ж стройней любой здешней лебедушки. И неужто все это добро должно достаться бесу лысому?

Налюбовалась собою Ярушка и принялась за одежды. Нарядилась царевна в белую сатиновую рубаху до пят, после натянула пестрый сарафан, а поверх - летник. Потом за волосы принялась: заплела толстую косу, повязала на лоб широкую ленту и все укрыла кокошником расшитым бархатом да жемчугами. Отяжелела тогда Яра, все же без кучи одеж куда лучше было. Но в ночной рубахе к гостям не явишься. Покрутилась красна девица, повздыхала и пошла с женихом знакомиться.

А в царской зале тем временем творилось большое столпотворение. Советники спорили, переводчики переводили, стражники сновали туда-сюда, только Фирдоуси сидел чернее тучи, погруженный в думы серьезные, не обращал он внимания на гомон своих и чужих придворных. Славута вроде и пытался разговорить гостя особенного, но как натыкался на змеиный взгляд, так сразу замолкал. Вдруг встал царь восточный, поднял руку вверх и молвил:

- Тихо, подданные!

Тут же все расселись по лавкам в ожидании дальнейших указаний, а Фирдоуси тогда вернулся в резное кресло и обратил свой колючий взор на Славуту: