Василий Королив-Старый - Нечистая сила

Он подошел к могиле, свистом отогнал лисиц, замахнулся лопатой на волка и прыгнул в яму. Но едва он склонился над останками, чтобы осторожно собрать их, как услышал наверху чьи-то шаги. Хреб мигом вскочил на ноги и оглянулся. Это был пастушок, который поздно возвращался со своими овцами с пастбища. Большой белый козел перепрыгнул через ров и кладбищенскую ограду и скакал по могилам. А мальчик гонялся за ним.

Оборотень замахал на козла руками, чтобы тот убирался прочь с кладбища, но козел смотрел в другую сторону и ничего не видел. Тогда Хреб выпрыгнул из могилы и хотел незаметно спрятаться за кустом. В этот момент пастушок приблизился к яме и заметил мелькнувшую возле нее бледную тень Оборотня. Он увидел разрытую могилу, искромсанное человеческое тело, обглоданные кости…

С жутким криком пастушок бросился прочь. В селе он рассказал об увиденном. Все сбежались на кладбище.

— Не иначе, как Оборотень разрыл могилу госпожи и обглодал ее кости! — говорили перепуганные люди.

Ни в чем не повинный Хреб, так старательно оберегавший покой умерших и так терпеливо поддерживавший на кладбище порядок, громко застонал от обиды и горя… А люди удивлялись, как гулко в этот вечер стонет ветер в буераках. И с той поры они боялись ходить на кладбище, особенно по вечерам…

А между тем ничего страшного там не было.

Гаврилка был добрым и послушным мальчиком. За это его любили и отец с матерью, и бабушка. И потому, что все его любили и пестовали, он становился все лучше да милее.

Жилось ему прекрасно…

Однажды его мать занемогла. Работая в поле, она попала под сильный ливень и насквозь промокла. Придя домой, не сняла сразу мокрую обувь, простудилась и сильно захворала. Несколько недель проболела она, но никакие лекарства не помогли, и она умерла.

С тех пор жить Гаврилке стало худо.

Отец работал от зари до зари, а бабушка была такой старенькой и немощной, что едва управлялась с домашними делами, и за Гаврилкой некому было присмотреть. Теперь он часто ходил голодный, немытый, нечесаный, спал на грязной постели. Он помогал бабушке чем только мог. И лишь ненадолго брался за книжку, чтобы научиться всему хорошему, о чем там написано, и стать умным, способным помощником отцу, как завещала ему покойная матушка.

Вскоре умерла и старенькая бабушка, а в доме стало так тоскливо и одиноко, словно в пустыне. Гаврилка теперь был предоставлен сам себе и лишен всякого ухода и помощи. Отец приходил домой поздним вечером, уставший, грустный и недовольный. Он больше уже не играл со своим сыночком, не рассказывал ему сказок, не мастерил игрушек. Все чаще отец кричал на бедного Гаврилку за то, что тот всегда грязный, нестриженный и ободранный. Но мальчик был не виноват, ведь не мог же он сам себя постричь или поставить заплатки на прохудившуюся одежду. Отец сердился на Гаврилку потому, что очень страдал, ведь в горе люди часто становятся несправедливы к другим и иногда обижают невинных.

И Гаврилка понимал это. Он не только не роптал на судьбу, не только молча сносил незаслуженные упреки, а напротив — старался как-то утешить несчастного отца, заставить его улыбнуться.

Но, к сожалению, ему это удавалось нечасто…

Как-то раз отец не пошел на работу. Оставшись дома, он починил все во дворе, помыл и прибрал в комнате, повел Гаврилку постричься к цирюльнику и сам побрился. Когда вечером они вернулись домой, отец, как бывало, посадил Гаврилку к себе на колени, погладил его по головке и грустно сказал:

— Ну, сынок! Видно, не прожить нам одним, без мамки. Хорошая была у нас мама, да только оставила она нас, ушла на небо!

Глаза у отца заблестели, и маленькие слезинки одна за другой покатились по щекам на усы. Он вытер их платком и продолжал:

— Значит, нужна нам другая мама. Завтра она придет. Только, гляди, слушай ее, не перечь и люби, как любил родную мать. А тогда и тебе будет хорошо, да и мне тоже.

Гаврилка не знал, что и думать. Всю ночь не сомкнул он глаз. Горько было ему от того, что придет к ним «новая» мама, ведь любил он только ту, свою, родную мамочку… Он не знал, сможет ли отдать свое сердце той «новой», которую еще не видел. Но он был послушным, разумным мальчиком и понял, что отец поступает так для их общего блага. Потому и должен он подчиниться отцовской воле, если не для своего — то ради его, отцова, счастья…

На следующий день было воскресенье. Отец нарядился во все новое, одел и Гаврилку в лучшую его одежду, а потом привез из церкви «новую мать».

Это была совсем чужая для Гаврилки женщина, и он сразу почувствовал, что не станет она ему родной. Поначалу «новая мать» была добра к мальчику, а Гаврилка во всем угождал ей и всячески старался заслужить ее любовь.

Но так продолжалось недолго. Очень скоро мачеха переменилась. Она уже не ласкала его, не баловала, перестала обращать на него внимание, а потом начала вовсю бранить Гаврилку. Мачеха всегда была им недовольна, ругала за каждый шаг, за каждое слово.

Стоило ему взять в руки книжку, она уже кричала:

— И что ты в эту книжку уставился? Все равно останешься дураком. Только и норовишь от работы отлынить. Я, что ли, буду для тебя дрова носить?!

Так говорила она, хоть и дров у печи было довольно, и топила она для всех, а не только для Гаврилки.

А когда он носил в дом дрова и, случалось, задев дверной косяк, ненароком ронял полено, она кричала:

— Бросай, бросай, разиня! Недаром говорится: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет!..

Если когда-нибудь за обедом с его ложки случайно падала на скатерть капля борща, она била его своей ложкой по голове, приговаривая:

— Тебе только со свиньями из корыта есть, а не сидеть за одним столом с людьми!

И чем дальше, тем хуже… Казалось, чем покорнее становился Гаврилка, тем сильнее ненавидела его мачеха. И совсем плохо пришлось бедному мальчику, когда у мачехи родился сын. Тогда Гаврилке просто житья не стало в отцовском доме. С утра до вечера трудился он, не покладая рук. И по хозяйству работал, и ребенка нянчил, но мачеха только и делала, что бранилась, а частенько и била Гаврилку.

Если он случайно хлопал дверью, то она кричала, что он нарочно будит ребенка. Когда ходил на цыпочках — упрекала, что крадется, как вор. Спросит Гаврилка о чем-нибудь — она отвечает, чтобы «не лез не в свое дело», а молчит он — издевается, что «сидит, как чучело…»

Невыносимо горько было Гаврилке от нападок и обид, которые он терпел от мачехи. Но обиднее всего было то, что все реже и реже заступался за него отец. А когда, бывало, и пытался защитить сына, то и на его долю доставалось много брани, упреков, слез и чуть ли не побоев.