Александр Волков - Страшные немецкие сказки

С сюжетом все ясно, но кому мы обязаны образом черной принцессы? По заключению большинства специалистов, принцесса — это Черная Мадонна, средневековая икона или статуя Богоматери с ликом темного оттенка. Культ Черной Мадонны распространен в Центральной и Южной Франции, на западе и юго-западе Германии, в Испании и Италии. Особенно она почитается среди цыган-католиков под именем Сара Кали.

Черные Мадонны были завезены в Европу из стран Ближнего Востока во время Крестовых походов. По всей видимости, они имели связь с месопотамскими "черными" богинями земли, плодородия и материнства (Кибела, Иштар, Исида) и индийской Кали. Почитание такой Мадонны фон Франц объясняет вторжением "с черного хода" архетипа Земной Матери, исключенного догматическим вероучением [542] Франц фон М.Л. Феномены тени и зла в волшебных сказках. Глава 3. . Однако в сказках этому архетипу дана несколько иная оценка.

Итак, злой дух в обличье черной принцессы при определенных условиях может быть изгнан. Его нельзя не испугаться, но надо уметь превозмочь страх, чтобы не разделить судьбу Хомы Брута: "Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха". Или, говоря словами С. Кьеркегора, "нужно научиться страшиться, чтобы не погибнуть либо оттого, что тебе никогда не было страшно, либо оттого, что ты слишком отдаешься страху; поэтому тот, кто научился страшиться надлежащим образом, научился высшему" [543] Кьеркегор С. Понятие страха / Пер. Н.В. Исаевой, С.А. Исаева. .

О сказках можно рассуждать бесконечно. Их сюжеты только на первый взгляд кажутся шаблонными, но посмотрите, сколько времени у нас ушло на изучение от силы двух-трех десятков сказочных типов. Надеюсь, мне удалось охватить все мало-мальски известные российскому читателю страшные немецкие сказки. Конечно, сказки эти страшны только в моем понимании, а кого-то другого они, возможно, не напугали.

В сборнике братьев Гримм есть несколько жутковатых эпизодов, обязанных своим возникновением исключительно фантазии авторов. Например, в сказке "Железный Ганс" описан заколдованный лес, молчаливый и одинокий, в который не осмеливаются вступить ни человек, ни зверь. Туда идет королевский егерь с собакой. Собака подбегает к глубокой луже, из которой высовывается голая рука и утаскивает животное под воду. Люди вычерпывают лужу и находят на дне дикого человека, темнокожего и обросшего до колен волосами. На этом ужас кончается, и дальше сказка развивается по типу АТ 502 ("Дикий человек как помощник"). Тип этот очень интересный, уходящий корнями в седую старину, но ничуть не страшный, как не страшны мифологические прообразы диких людей — Энкиду, Силен, Пик, Фавн, Мерлин, Китоврас, Рюбецаль и др.

В Германии бытуют мрачные легенды о водяных мельницах, но в сказках мельница — всего лишь разновидность нечистого места, и обитающая там мелкота бывает посрамлена или высмеяна, как в гриммовских сказках "Молодой великан" и "Безбородый Ганс" (АТ 650) или в русских сказках о батраке (пушкинском Балде). Сказки о черном мельнике формируются довольно поздно в рамках типа "Хитрая наука" ("Ученик чародея"). Самая известная из них — "Крабат" (1976) О. Пройслера — представляет собой вольную трактовку лужицких преданий о чернокнижниках Крабате и Мартине Пумпхуте, впервые записанных в 1837 г.

Сказки Гауфа о корабле привидений и Стинфольской пещере чрезвычайно хороши, но к немецкой традиции отношения не имеют. Большая часть гротескных созданий Гофмана родились в его гениальном воображении. К сожалению, я не смог откопать мифологический и фольклорный материал, касающийся Мышиного (Крысиного) короля. Подобное существо впервые упомянуто в 1564 г. в качестве зоологической аномалии: семь крыс со связанными или сросшимися хвостами, а не с семью головами на одном теле. Наименование Короля этому природному явлению присвоили только в XVIII в.

Красноглазая ведьма, зубастая госпожа, старушонка с прутиком, травяная колдунья, убийца из водоема, ночной карлик, Песочный человек, пестрый колдун, дух из бутылки, лесной даритель, черная принцесса — существовали ли они когда-нибудь? Существуют ли они ныне? Доказать или опровергнуть это я не в силах. Не думаю, что страшные сказки вообще могут служить объектом научного исследования. Наука признает истинными только те вещи, которые при нормальных обстоятельствах очевидны каждому. А сказка — плод откровения, и содержащиеся в ней сведения опытным путем проверить нельзя.

Поэтому читатель вправе не разделять мнение автора. Кто-то верит в первобытную жрицу, кто-то — в средневековую ведьму. Кому-то по душе ритуалы и обычаи дикарей, кому-то — христианские таинства и обряды. Мне "первобытные" мифы и сказки показались, как и Леви-Стросу, на удивление современными. Перефразируя Честертона, можно сказать, что дикарь гораздо ближе нам, чем европейский сказочник. Несмотря на мнимые чудеса, мифы туземцев очень приземленны. Прагматизма хватает и в наших сказках (особенно в концовке), но трудно избавиться от ощущения, что он наносной, что когда-то сказки отражали впечатление от увиденного без каких-либо попыток его осмысления и надлежащих выводов.

Сказка изменилась. С этим согласны многие исследователи. Но никто из них не допускает буквального понимания описанных в ней событий. Одни говорят о нарочитой ложности сказки, о ее нацеленности на вымысел, другие — о ее символизме, педагогичности и психологической ценности.

Да и как иначе? Признай мы возможность таких озарений у наших настоящих, а не туземных предков, придется объяснять, почему от нас ушли волшебство и романтика, почему мы походим скорее на дикаря, чем на шопенгауэровского мистика. А ведь именно мистику мы обязаны сказками. Именно он обладал платоновским сверхъестественным глазом — не тем, "который видит то, что есть", а тем, "при котором то, что он видит… становится тем, что есть" [545] Шестов Л.И. Афины и Иерусалим. М.: Наука, 1993. С. 363. .

У нас отсутствует такой глаз, зато в нас живет страх. И в этом мы тоже близки дикарям. "Мы не верим, мы боимся" — так они характеризуют свои представления о неведомых силах [546] Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. С. 388. . Мы тоже не верим, хотя тщательно скрываем свой страх. "Даже если подобные ужасы и имели место в темные века, — думает наш современник, — то теперь это невозможно". Нет, друзья мои, сказочные чудовища — не ритуальные пережитки, не поэтические фантазии, а обитающие в другом мире существа. Наши предки знали о них, видели их, жили с ними. Мы же, оттопырив губу, снисходительно говорим об иллюзорности чудовищ и о невежестве тех, кто в них верит.