Фазил Юлдаш - Алпамыш

— Э, красавица, тебя мне очень жаль:
Стоит ехать ли тебе в такую даль?
Лишнюю зачем на сердце брать печаль?
На твою любовь ответит он едва ль.
Все равно ему не сможешь ты помочь, —
Тот зиндан глубок и темен, словно ночь.
Если Тайча-хан узнает, твой отец,
И тебе ведь снимет голову он прочь.
Знай, Тавка-аим, что ты — моя мечта!
Красотой ты вся, как роза, налита,
Сна меня твоя лишила красота.
Этой страстью весь измучен, иссушен,
Я не только сна, я разума лишен!..

Если мне твоей спасительницей стать,
Кем ты станешь сам красавице такой?
Знай: мои богатства трудно сосчитать,
Шелковым тюрбаном мне дано блистать,
Красотой, как солнцу ясному, сиять.
Молодой и стройный тополь мне подстать…
Если бы судьба для счастья моего
Мне бы на тебя хотела указать
И твоей служанкой стала б я, то кем
Ты, кто здесь в зиндане обречен страдать,
Сам хотел бы стать красавице такой?
О тебе давно я думаю с тоской.
Сердцу моему вернешь ли ты покой?
Ты сидишь на дне зиндана столько лет, —
Униженья хуже для батыра нет.
Дай же кольцекудрой Ай-Тавке ответ:
Если бы ты был освобожден Тавкой,
Кем бы стать хотел красавице такой?

— Шахской дочери ли слышу я слова?
У меня от них кружится голова.
Знаю, о красе твоей шумит молва.
Цель твоя, хотел бы знать я, какова?
Сладкая моя душа попала в ад,
Я томлюсь в зиндане уж семь лет подряд…
Твой наряд зелено-синий так хорош!
Твой привет мне на чужбине так хорош!
По какой, скажи, причине ты пришла?
Я перед твоим народом виноват, —
Сечу задал я — не сечу — киямат!
Но отец твой, шах, виновнее стократ.
Соколом парил я, но сломал крыла.
Я тебе готов ответить, шаха дочь:
В сватовстве-свойстве я быть с тобой непрочь.
Из страны своей я соколом взлетел, —
У тебя в стране в зиндан глубокий сел!
Если хочешь мне, красавица, помочь,
Свояком твоим считаться б я хотел…

— В день печальный причитают: ой, дад-дад!
Возвратил меня с дороги Кайкубат.
В этой яме ты при жизни ввергнут в ад!
Мной освобожденный, кем ты станешь мне?
В благоденствии живет мой край родной, —
Ты со мною здесь попал бы в рай земной,
Сладкие с тобой беседы б я вела,
Чтила бы тебя, как бога, идол мой!
Мной освобожденный, кем ты станешь мне?

— Коль в саду мы шахском будем жить вдвоем, —
Весело, любя друг друга, заживем.
Если в мой родной Конграт со мной пойдешь,
Спутника и мужа ты во мне найдешь!..

Тот забудь покой, кто страстью одержим:
Нет путей прямых — пойдет путем кривым.
На земле ему дорогу преградим, —
Он и под землей пройдет, неуловим.
Сердцем Ай-Тавки так завладел Хаким,
Что не побоялась под дворцом своим
Прокопать подземный ход Тавка-аим.
Ждать готова хоть бы год Тавка-аим…
Ей людей надежных удалось достать, —
К ним она выходит наставленья дать:
— Раньше осени цветам не увядать!
Клятву, землекопы, вы должны мне дать:
Нужно это дело в тайне соблюдать.
Если вы о нем не будете болтать,
Можете большой награды ожидать.
Не должна работа ваша быть слышна,
Ни одна душа вас видеть не должна.
Землю только ночью можно выносить,
Незаметно, осторожно выносить… —
Дни идут, проходят месяцы, и вот —
Подведен к зиндану тот подземный ход.
Людям Ай-Тавка опять наказ дает:
— Вам теперь на волю уходить пора.
Вы усердны были, буду я щедра.
Худа вам не знать, желаю вам добра,
До ста лет живите, но и в смертный час
Тайну да не выдаст ни один из вас… —
Землекопов так предупредив, она
В тот подземный ход спускается одна.
При ходьбе сгибаться даже не должна,
В человечий рост подкопа вышина.
Выдумкой своей Тавка восхищена:
Может Алпамыша навещать она!
Службой Ай-Тавки доволен будет он, —
Будет Ай-Тавкою он освобожден…
Так Тавка-аим к зиндану подошла.
Шла она сюда — веселая была,
А пришла — досада сердце обожгла.
Э, нехороши Тавки-аим дела!
Где ее надежда, где веселье то?
Оказалось, ведь — не только что войти
Алпамыш не может в подземелье то, —
Он в него не может даже и вползти.
Из зиндана в тот подземный ход — едва
Великанова пробилась голова…
Гладит его шею, плача, Ай-Тавка, —
Ведь ее надежда так была сладка,
Но судьба, как видно, слишком жестока, —
Должен Алпамыш в зиндане жить пока!
Все же утешает он Тавку-аим:
— Приходи, — хоть тут друг с другом посидим, —
Нежною беседой душу усладим…

Ходит Ай-Тавка к зиндану что ни день,
Утешенье великану — что ни день…
А про то, где спуск в подземный ход — прорыт,
Девушкам своим Тавка не говорит.
Под почетным местом находился спуск, —
Где обычно гость, пришедший в дом, сидит.
Хворостом искусно сверху был накрыт…
Ай-Тавка в зиндан ушла в один из дней, —
Ведьма Сурхаиль пришла нежданно к ней.
Девушки вскочили, — оказав ей честь,
На почетном месте предложили сесть, —
Старая карга направилась туда;
В хворосте беды не видя никакой,
Топчет ведьма хворост смелою ногой, —
Хворост раздался под старою каргой,
И в провал мгновенно падает она,
Падает, гадая, далеко ль до дна.
Кто б такую пакость ей подстроить мог?
Хоть бы не разбиться, не лишиться ног!
Спуск в подземный ход хотя и был глубок,
Только не отвесно крут, а чуть отлог.
Ведьма уцелела — лишь расшибла бок:
Ей калмыцкий бог, наверное, помог.
Но куда упала — старой невдомек.
На ноги она вполне живой встает —
Темным подземельем все вперед бредет,
Думает: когда же хитрый Тайча-хан
Втайне от нее прорыл подземный ход
И куда подземный этот ход ведет?
Тут-то Сурхаиль увидела зиндан, —
И Тавку-аим в зиндане застает…