Неонила Криничная - Легенды. Предания. Бывальщины

— Литва имела пристанище у Кокрякова озера и ручья (почти против Спасского погоста), и они ходили к ночам (во время осады Никольского городища?) всё туда. Над речкой над Кокряковым был на угоре гладкий камень, на нем они хлебовали и в карты играли. Этот камень нынь недавно мужик подкопал и свалил — думал, клад есть. На камне три зарубы. Одна на Преображенье (т. е. в направлении Спасо-Преображенской церкви).

Сколько их там было — неизвестно. Главных их начальников убили. Наши мужики собрались с шести волостей и пришли к Кокрякову. Наперед у наших-то шли большезнающие (т. е. вещуны, знахари, колдуны); это были паны, они ведь наши и правили нашими; их звали Ягон, Пеган, Поляница и Хайдук. Литва-та в это время отдыхала: вот она варит кашу, обедать хотят. Ихний атаман и говорит:

— Ну, ребята, севодни на каше кровь кипит, — не ладно будет, не к добру это.

Все изумились, не знают, что делать. Вот когда тут пришли наши-те со своими атаманами, и стали драться. Первое дело их атаман расстегивает грудь и говорит:

— Стреляйте!

Наш стрелил — и тут же застрелил. Была заряжена-то пуговица серебряная (против серебра-то не заговоришься); пуговица скрозь его пролетела. Он упал. Другого поймали стали рубить топором. Топор не берет: он заговорился. Наши и говорят:

— Не ладно рубите! Возьмите трою в землю топором ударьте наотмашь, а потом и по шее, тоже наотмашь.

Тому голову отрубили. Третий побежал наубег. Он бежал ни много ни мало, три версты. И кидал серебро горстями, чтоб народ остановился. Достигли (т. е. догнали) его против деревни Костенской. Тут и поймали, и голову отсекли. На том месте была каменьица (груда камней) и донынь. Остальные приметались в озеро Кокряково. И нынь кровавые косы ходят по озеру в непогоду.

Дьякон Боскарев видел кость на берегу озера: приподымется да и сосвищет — значит, хочет похорониться. Я видел тоже такую кость.

В Смутное время паны, убежав из Москвы, пришли и в нынешний Лодейнопольский уезд.

Однажды один крестьянин пошел на охоту и увидел, что навстречу ему идут больше тысячи вооруженных людей, а за ними тянется обоз. Мужичок, чтобы спасти своих однодеревенцев, решил пожертвовать жизнью и пошел им навстречу. Паны схватили его и начали пытать и спрашивать о местных богачах. Мужичок обещал указать богатство своих соседей, паны поверили, и крестьянин повел панов, отводя их от родного села все дальше и дальше.

Настала ночь, и мужичок пришел на какую-то равнину. Панам показалась тут деревня, они и бросились туда. Только что паны отбежали от мужика, и вдруг он видит, что на равнине панов нет, а перед ним круглое озеро, которое и теперь называется в народе Панское.

Мужик, подивившись, хотел было поживиться с панских повозок, но только приблизился к ним — они и провалились, и образовался теперешний Панской ручей.

Во время набегов литовских перебралась однажды шайка неприятелей через реку Суну, выше водопада Кивач. Это случилось весною, когда река была в разливе. Для верной переправы назад они схватили крестьянина с лодкою и силою заставили везти.

Крестьянин направил лодку в быстрину реки, кинул весла — и сам бросился в воду. Умея плавать, он благополучно достиг берега, а шайка литовцев погибла в пучине водопада.

У жены моей дедушко умер ста пяти лет. Он был в то время солдатом, как француз приходил. Москву-то у него совсем малой силой взяли — всего только одним полком. Один полк и был, тот самый, в котором ее дедушко служил.

Командир-то что сделал? Он разделил полк на четыре части и расставил их кругом Москвы.

(Сказитель нагибается к земле и прутиком чертит круг.)

Вот тут будто бы Москва. А солдат-то командир расставил вот тут, тут, тут, тут…

(Сказитель ставит на земле точки вне круга, который изображает Москву.)

Когда солдат-то расставили, командир приказал выстрел сделать. Сигнал, значит. Как выстрел сделали, сейчас же солдаты пошли на Москву со всех сторон.

Наполеон на каменных стенах стоял. Услыхал выстрел, а потом дым увидал… А дым-от со всех сторон. Из-за дыма ничего не видать. Ну, он думает:

— Как же так?! У русских вся сила вышла, а тут вдруг со всех сторон на Москву идут.

И давай скорее из Москвы. А стужа была, мороз. Солдаты-то его кто в чем: кто в женское платье нарядился, кто в рогозу закутался. И много, сказывал дедушко, тут погибло их.

Так одним полком и взяли обратно Москву-то. Совсем малой силой взяли.

Лет сотню назад англичане сюды приходили. Деревню Пялицу сожгли, каку-то деревню, — кажется, Стрельну, — а потом и к нам сюды на кораблях пришли. Вышли они на берег, а наш народ-то детей в горы увел, а сами все с вилами да с батогами на берег сошли да на угоре и выстали. Англичане и кричат:

— Подавайте нам коров!

А мужики-то и отвечают:

— А заместо коров не хотите ли комаров?

— Так давайте оленей.

Оленей тоже не дали. Англичане и спрашивают:

— Все ли вы тут?

А они, мужики-то, и отвечают:

— Куды там! В деревне в десять раз больше осталось.

Англичане-то не видали, что у них вилы, — думали, ружья. Ну, что ж им было делать. Испугались, конечно, да и вон пошли. С тех пор не бывали. Всё.

А было это, голубушка, годов восемьдесят назад. О ту пору к нашей Кандалакше англичанка подходила. Слыхала? Ну, так вот. Чего ей тут нать было — лешой знат. А тольки пришла. И уж сыздали про ее слава шла: идет англичанка, ружьям да пушкам палит, деревни жгет, народ погубляет.

А у нас тут монастырь был, окрай самой реки Нивы, в Заречье. Какков монастырь звался. Настоящий монастырь был, с монахами, с настоятелем, все честь честью. И был в монастыре на колокольне колокол серебряной, с узорам. И звонил он звоном таким-то малиновым… Ну, вот.

Как про англичанку монахи прослышали — затревожились. Нать было колокол спасать. А куды спасешь? Ухоронить-то некуды. Думали-думали, однако надумали. Сговорились, ночью колокол с колокольни сняли да с пеньем, со свечами и с крестным ходом к реке его отнесли. Да промежду порогов в воду-то и спустили. Пущай, думают, пока под водой полежит, а пройдет беда — снова его на колокольню вздымем. А река Нива у нас буйна, порожиста, камениста. Над колоколом сейчас же большущий камень сам собой навалился, и вода округ его ровно котел кипящий завилась.

Ну, пришла англичанка, пошишевала, поразбойничала и ушла, однако. Пошли монахи к реке колокол здымать. А колокола-то уж и не достанешь. Как ни пытались — ничо не поделать: вода бурлит, крутится, а колокол все глубже под пороги на дно уходит. Так и отступились. И пошел с той поры у стариков завет — беспременно колокол вытащить. Как его опять на колокольню здынут да звоном своим серебряным он зазвенит — тут все снова по-старому и пойдет.