Неонила Криничная - Легенды. Предания. Бывальщины

— Да мы не за песнями. Нет, и не за сказками. Нам бы предания, бывальщины… Откуда ваше село пошло, кто первый поселился. И что про Петра Первого рассказывают.

— Пожалуйте в избу, — откладывает рубанок серебряный дедушко.

Тогда, в конце шестидесятых, самом начале семидесятых годов, в наших рассказчиках еще угадывалась стать былых гвардейцев конных полков, матросов и пехотинцев первой мировой. От их облика веяло романтикой революционных боев. И уж вовсе въяве была выправка солдат-победителей Великой Отечественной. Таковы они, наши деды, извечные воины, пахари, плотники.

Рядом с ними тихо светились трогательно-простодушные старушки. Всю жизнь в неженском труде прожили они в залесной деревне, лишь по рассказам и ранам мужей, сыновей зная о грозной огромности мира. В нашей памяти — одухотворенные лица исполнителей фольклора. Нам слышны интонации живой их речи. Многим из рассказчиков теперь минуло бы сто лет…

Высокая ответственность легла на тех, кому выпало услышать родное заповедное слово, соединявшее поколения.

Мы[Вместе с автором этих строк в собирании произведений народной несказочной прозы принимал постоянное участие писатель Виктор Пулькин.] прошли дорогами Севера, хранителя общерусской традиционной культуры. Позади — Поморье, Заонежье, Пудога, Каргополье, Вытегорский край. Знакомство с северно-русскими преданиями, былинками, легендами дало ключ к раскрытию мира фольклорной прозы иных мест: Средней и Южной России, Поволжья, Урала, Сибири. Записанные в разное время, эти произведения оказались сродни северно-русским и по глубинному смыслу, и по узору сюжета. Собранные в этой книге воедино, они образуют мозаичную картину, где есть место исторической памяти народа, его верованиям, поэтическому видению природы, его надеждам и чаяниям.

Народ всегда ощущал потребность в сохранении и передаче собственной истории. Живая память о минувшем в человеческом сообществе — залог его единства, жизнестойкости. У жителей каждого села, города, края — своя история, свои рассказы о событиях, происходивших на их «малой» родине, но глубинно связанных с «большой» историей. Эти рассказы принято называть преданиями.

В древности предания осмыслялись как священная история рода. Ее тайны открывал молодому охотнику, воину старейшина. В ранних преданиях содержится ответ на вопросы, поставленные первобытным сознанием: «Откуда мы? Кто первопредок людей, принадлежащих общине?» На вопросы о месте человека в коллективе, в природе, о происхождении промыслов и культурных благ, о способах воздействия на природу был дан ответ в форме мифологических образов, которые мы воспринимаем как художественные.

Содержание древних преданий фантастично лишь с точки зрения современного человека. Согласно им, каждый род ведет начало от предка — животного: медведя, лебедя, щуки… От этого же предка, по представлениям древнего человека, происходят и животные соответствующего вида. Люди и животные — дети одного праотца. Они — кровные братья, способные перевоплощаться друг в друга, и не всегда ясно, где зверь или птица, обернувшиеся человеком, где человек, представший в их облике. Человек видел себя в единстве с природой. Когда первоначальная неделимость людей и природы утратила буквальный смысл, родилось то художественное видение, которое и поныне питает мир народной поэзии, в том числе и мир преданий, быличек, легенд.

Несмотря на фантастичность, эти представления сыграли важную роль в становлении человеческого общества. Люди осознали родственные связи, свое единство, почувствовали весомость своего прошлого. Со временем в предании все отчетливее отражаются конкретные исторические события, проявляются черты конкретных исторических лиц. Однако в этом творческом процессе постоянно присутствует традиция. Через нее осуществляется связь с культурой предшествующих эпох. Она-то и привносит и в образ, и в расстановку персонажей, и в их деяния тот фантастический вымысел, который зародился на заре человеческого бытия.

Совокупность преданий — поэтическая автобиография народа. Торжественно, величаво льются слова летописи, возвестившие о начале Русской земли: «И створиша град во имя брата своего старейшаго, и нарекоша имя ему Киев. Бяше около града лес и бор велик, и бяху ловяща зверь, бяху мужи мудри и смысленн, нарицахуся поляне, от них же есть поляне в Киеве и до сего дне». Об основании Киева поведало задолго до автора начальной русской летописи (XII века) устное древнерусское предание, записанное в VII веке армянским историком Зенобом Глаком.

Сродни общерусскому сказанию бытующие поныне предания о начале «малой» родины — об основании соседних деревень братьями («Основание поздышевских деревень», «Братья-первопоселенцы», «Шихан-гора», «Прошлое деревни»). В разные эпохи воплощают братья-новоселы родовую общину, патронимический коллектив, а то и просто знакомую нам патриархальную семью.

В силу социально-экономических условий деревни на Руси были однодворные, починки, забиравшиеся в глухомань от ордынских наездов. Лишь позднее, к XVII веку, складывается тип деревенского расселения, дошедший до нас. Но на Севере, в Сибири густота заселения была невелика. Это и отразилось в преданиях. В них первопоселенцы двух деревень узнают друг о друге по плывущим по реке свежим щепкам, венику, мусору («Принесло помяло…»), либо по крику петуха («Пенье петухово»), либо по удару топора в лесу («Стук топора»). В этом случае рассказчики передают и радость встречи двух первопоселенцев, долгое время живших вне человеческого общения.

Вслед за деревнями вставали и храмы — деревянные или белокаменные. Без них невозможно представить Русь! И о них, признанных ли всесветно памятниках архитектуры или известных только в ближайшей округе, тоже повествуют тщательно сберегаемые предания. Строительство церквей, часовен, а то и просто крестьянской селитьбы, начиналось с выбора места, при котором, как видно из преданий, дело не обходилось без особого обряда.

Ритуал этот был языческим по своим истокам. Срубленное в лесу строевое дерево отпускали на волю волн либо на произвол молодого неезженого жеребца. Куда попадало таким образом первое бревно, там и строили храм или хоромы. По мере усиления христианизации дерево сочетается с иконой, а нередко и вытесняется ею. Впоследствии доставленная водой или конем икона заменяется чудесно явленной и в этом качестве изображается в фольклоре, а затем и в агиографической литературе. Но соблюдение давнего обряда не исключало творческого поиска зодчих! С какой гениальной естественностью вписаны в раздолье полей, в оправу бора, как единственно верно поставлены над приплеском больших и малых вод не только шатры, купола церквей, но и всякая малая застенчивая деревушка.