Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)

– Меня воспитал сын Полибия, но я никогда не любил его; об этом говорили, я сам слыхал. А потом я обратился в Дельфы, к оракулу, и бог послал предупреждение: «Ты убьешь засеявшего твое семя и возделаешь поле, тебя породившее». Вот так. Разве я не знал, что каждый мужчина и женщина старше сорока должны были стать для меня моим отцом и матерью? Я знал это. И когда рыжебородый воин обругал меня со своей колесницы и ткнул копьем, а женщина рядом смеялась, разве я забыл об этом? О нет! Но гнев был для меня слаще. Всю свою жизнь я был не в силах справиться с гневом. «Только один раз, – думал я, – боги подождут один день». И я убил его вместе со слугами, потому что боевая ярость дала мне сил справиться с троими. Женщина в колеснице дергала поводья. Я помнил ее смех и, стащив вниз, бросил на тело мужа.

Слова его устраивались в моей голове, словно вороны на засохшем дереве. И у меня уже не оставалось сил даже поежиться.

– Ну а потом, когда я въехал в Фивы победителем, выбритый, умытый и в венке, она поглядела в мои глаза и ничего не сказала. Она видела меня только в гневе; кровь, ярость, дорожная пыль преображают мужчину. Она не была уверена. Ну а ласковый взгляд волчицы на нового вожака стаи… Фиванский закон велит, чтобы царство передавалось браком. А стать царем, стать царем… я приветствовал ее как незнакомец. И никогда не говорил ей, она тоже не задавала вопросов. Только перед самым концом.

Я слушал эти жуткие слова; плачущими детьми приближались они ко мне. Присутствие бога сжимало мой череп, дрожь от Скалы через подошвы и бедра проникала в тело. Я распрямился, словно бы повинуясь руке его. Страх мой утонул в трепете. Я более не был собой, превратившись в натянутую струну, готовую прозвучать, и понимая в полной мере, каково это – быть жрецом и царем.

Слепец оставался на месте, куда я привел его, – неподалеку от края священного отпечатка копыта; лицо свое он опустил к земле. Я сказал:

– Будь свободен. С миром изыди в дом Аида. Отец Посейдон, Земледержец, прими приношение!

И тут птицы взлетели в небо, дружно завыли псы. Я увидел, как Эдип простирает руки к земле, молясь подземным богам, а потом он исчез из моих глаз. Глубоко под землей середина холма дрогнула и заскрежетала. Я не мог более стоять и заскользил меж глыб вместе с покатившимися камнями, потом сумел ухватиться за корни ели, торчащие вверх из земли. Рядом раздался гул, что-то растворилось, а потом тяжело захлопнулось. И тут хворь сразу оставила меня, сердце мое успокоилось, в голове прояснилось. Я словно бы пришел в себя после ночного кошмара и торопливо позвал:

– Где ты? Ты ранен?

Никто не ответил мне. Цепляясь за ель, я поднялся. На краю следа копыта появился разлом, заполненный огромными глыбами. С почтением я поклонился богу и подполз к краю трещины на четвереньках, но глубины оставались спокойны.

Вдалеке жители Колона выкликали имя бога и дули в бычьи рога; одинокий осел воззвал к небесам, словно бы все, кто страдает, поручили ему укорить за это богов.

Прошло более года с тех пор, как я видел Пирифоя; он похоронил отца и стал царем в Фессалии, что заставило его на какое-то время осесть на месте. Но потом он явился, и снова морем; в запятнанной солью одежде, потрепанный штормами, обросший, как его люди, и звенящий золотом. Он обчистил Самос, пока люди его царя воевали в другом месте, и захватил дворец. Пирифой привез для меня в подарок девицу и даже сохранил ее девственность.

Я тоже не пребывал в праздности и за это время покорил Мегару.

Война была вызвана необходимостью сохранить Истмийскую дорогу. Старый царь Нис, с которым мы договорились о свободной торговле, умер, не оставив после себя сына. Он был моим родственником, а чужой мне наследник не проявил должной осмотрительности. Всех путников из Аттики он обложил налогом, оправдывая себя тем, что, когда Нис договаривался со мной, я был всего лишь элевсинским царем, словно бы любой человек чести не должен был уважать меня, очистившего дорогу от разбойников. Поначалу, когда я присылал к нему, он вежливо отвечал и возмещал ущерб, потом вежливо отвечал и извинялся. Потом ответы стали короткими. Это было глупо с его стороны. Я начал подумывать, как поступил бы на моем месте всякий царь, желающий, чтобы его имя запомнилось, о том, что, завладев Мегарой, смогу отодвинуть границы Аттики к Истмийскому перешейку.

И я пошел на него, прежде чем погода испортилась. Людей своих я одел торговцами, оружие они сложили в тюки, и выбрал для себя закрытые носилки, в каких передвигаются знатные женщины. Мы захватили врасплох воротную башню, впустили войско, укрывшееся за холмом, и оказались едва ли не в самой крепости, прежде чем успел собраться народ. Мы могли бы устроить великий грабеж – как это сделал Пирифой на Самосе, но я запретил подобное под страхом смерти. Как править народом, который ненавидит тебя?

Пирифой погоревал о том, что упустил возможность повоевать, и отплыл домой. Весь тот год я занимался Мегарой. Подобно всем обитателям Аттики, у жителей этого города были собственные обычаи, которых я не намеревался подрывать; прежние труды многому научили меня, и я действовал уже более уверенно. Я намеревался построить крепкий дом, способный устоять и после моей смерти, а не шаткий навес, который свалится на голову моего сына. Поэтому, занимаясь Мегарой и Истмом, я решил возвести великий алтарь Посейдону, чтобы отметить им свою новую границу и учредить священные игры в честь бога. И еще я часто вспоминал о том, что мне скоро двадцать пять, а жены у меня до сих пор нет.

Так получилось, пожалуй, случайно. Отец не мог обручить меня в детстве, потому что держал мое существование в тайне; ну а как только он открыто признал меня, я почти сразу отправился на Крит. Вернувшись же оттуда, занялся великими делами, и мне было жаль времени.

В доме моем было полно женщин – когда я нуждался в них; в другое, занятое делами время они держались в стороне; я брал на войне пленниц и мог потешить себя разнообразием; когда же любая из них надоедала мне, я всегда мог избавиться от нее. Мне было прекрасно известно, что надо делать, но затевать всю эту скучищу: посылать посольство; ездить по родственникам и принимать их у себя; договариваться и выделять долю; наполнять свои дни писаниной и стариками; наводить порядок на женской половине; смотреть на слезы, слушать рыдания и угрозы спрыгнуть с городской стены; думать, как разместить все пожитки невесты и ее девушек; улаживать ссоры и припадки ревности; наконец, проснувшись, каждое утро видеть возле себя на подушке одно и то же лицо… Отложим на потом. Но потом в битве меня едва не задевала стрела или начиналась летняя лихорадка, и я думал: «У меня нет наследника, кругом одни только враги. Завтра же займусь этим делом». Однако завтра начинался уже другой день.