Джеймс Клавелл - Сегун. Книга 2

Несмотря на запрет, Алвито тем же вечером снова попытался поговорить с Жозефом с глазу на глаз, убедить его покаяться и на коленях просить прощения у отца-инспектора. Однако отступник удалился, не пожелав выслушать его. После этого случая Жозефа всегда отправляли далеко вперед.

«Святая Мадонна, мы должны вернуть его Богу, – мучительно размышлял Алвито. – Что я могу сделать? Может быть, отец-инспектор придумает, как вести себя с Жозефом. Да. И разгадает подоплеку этого невероятного решения Торанаги – подчиниться Совету, решения, которое на тайном совещании было признано невозможным».

– Немыслимо, – сказал тогда дель Акуа. – Это противоречит характеру Торанаги. Он будет воевать. Когда кончатся дожди или даже еще раньше. Если убедит Дзатаки отречься от Исидо и выдать его. Мой прогноз: он будет тянуть время и попытается вынудить Исидо сделать первый шаг – его обычная выжидательная позиция. Так или иначе, пока Кияма и Оноси поддерживают Исидо и Осаку, судьба Канто предрешена, как и участь Торанаги.

– А Кияма и Оноси? Они забудут свою вражду ради общего блага?

– Они все убеждены, что победа Торанаги будет похоронным звоном по святой церкви. Сейчас, когда Харима принял сторону Исидо, я боюсь, что Торанага – разбитая мечта.

«Опять гражданская война, – думал Алвито. – Брат против брата, отец против сына, деревня против деревни. Андзиро готова к восстанию, вооружена крадеными ружьями, как сказал рыбак Уо. И другие страшные новости: тайный мушкетный полк почти готов! Современный, в европейском стиле кавалерийский отряд, более двух тысяч мушкетеров, готовых к войне в японских условиях. О Мадонна, защити истинно верующих и прокляни еретиков…

Какая жалость, что у Блэкторна такой неуступчивый нрав. Он мог бы стать ценным союзником. Я никогда не допускал подобного, но это так. Смелый и умный, честный в своей ереси, прямой и бесхитростный. Ему ничего не надо повторять дважды, его память удивительна. Он так много рассказал мне о мире. И о себе самом. Неужели это неправильно? – печально подумал Алвито, повернувшись, чтобы в последний раз махнуть рукой Марико. – Неужели это неправильно – учить врага и учиться у него? Правильно ли закрывать глаза на смертный грех?..»

На третий день после выезда из Ёкосэ брат Мигель поразил его открытием.

– Ты считаешь, что они любовники?

– Что такое Бог, если не любовь? Разве не любви учил Господь наш Иисус? – ответил Мигель. – Я только упомянул, что видел: они ласкают друг друга взглядом, и это прекрасно. Об их телах я ничего не знаю, святой отец, и, честно говоря, меня это не занимает. Но их души касаются друг друга, и через это я, кажется, лучше понял Бога.

– Ты, должно быть, ошибаешься. Она никогда не совершит подобного. Это против ее воспитания, их законов и закона Бога. Она истинная христианка. Она знает, что супружеская неверность – страшный грех.

– Да. Но ее брак синтоистский, не освященный перед нашим Господом Богом, так что какая же это супружеская измена?

– И ты сомневаешься в Слове? Ты заражен ересью Жозефа?

– Нет, святой отец, прошу извинить меня, никогда я не сомневался в Слове. Только в том, что сделал человек.

…С тех пор Алвито стал следить за этими двоими. Конечно, они очень нравились друг другу. А почему бы и нет? В этом не было ничего плохого. Почти неразлучные, они учились друг у друга. Женщине велели забыть свою религию, мужчина не знал никакой, кроме налета лютеранской ереси, свойственного, по словам дель Акуа, всем англичанам. Оба сильные, полные жизни люди, однако плохо подходящие друг другу.

На исповеди она не призналась ни в чем. Он не настаивал. Ее глаза сказали ему все и ничего, ничего такого, за что можно было осудить. Он слышал, как объясняет дель Акуа: «Мигель, должно быть, ошибся, Ваше Преосвященство». – «Но она совершила грех супружеской измены? Были какие-нибудь доказательства?» – «К счастью, никаких доказательств».

Алвито натянул поводья и, мгновенно обернувшись, увидел, что она стоит на пологом склоне, капитан разговаривает с Ёсинакой, а старая сводня и ее раскрашенная блудница лежат в своем паланкине. Ему мучительно хотелось спросить: «Вы блудили с капитаном, Марико-сан? Еретик обрек вашу душу на вечную муку? Вы, которой предстояло стать монахиней, а может, нашей первой местной аббатисой? Вы живете в мерзком грехе, в позоре, не исповедуясь, скрывая свои прегрешения от духовника, и тем самым оскверняете себя перед Богом?»

Он видел, как она махнула ему рукой, но на сей раз сделал вид, что не заметил, вонзил шпоры в бока лошади и заторопился прочь.

Той ночью их сон был нарушен.

– Что это, любовь моя?

– Ничего, Марико-сан. Спи.

Но она не уснула, он тоже. Намного раньше обычного она ускользнула обратно в свою комнату, а он встал, оделся, сел во дворе и читал словарь при свечах до самого рассвета. Когда взошло солнце и потеплело, ночные страхи рассеялись, и они мирно продолжали свое путешествие. Вскоре обоз дотащился до Великого прибрежного пути, Токайдо, восточнее Мисимы. Движение здесь заметно оживилось. Больше всего, как всегда, попадалось пеших путников с котомками за спиной. Иногда встречались вьючные лошади, и совсем не было повозок.

– О, повозки – это что-то с колесами, да? В Японии ими не пользуются, Андзин-сан. Наши дороги слишком крутые и все время пересекают реки и ручьи. К тому же колеса портят поверхность дороги, так что пользоваться повозками запрещено для всех, кроме императора, да и он проезжает несколько церемониальных ри в Киото по специальной дороге. Нам они не нужны. Как мы поедем на колесах через ручьи и реки? Их много, слишком много, чтобы через каждую перекинуть мосты. По дороге отсюда до Эдо путник должен пересечь шестьдесят речушек и рек, Андзин-сан. Сколько мы уже преодолели? Дюжину, да? Нет, мы все путешествуем пешком или в седле. Конечно, лошадей и особенно паланкины могут иметь только важные люди, даймё и самураи, да еще не всякие самураи.

– Что? Вы не вправе нанять паланкин, даже если имеете деньги?

– Нет, если не позволяет положение в обществе, Андзин-сан. Это очень мудрое правило, вы так не думаете? На лошади или в паланкине могут путешествовать лекари, а также очень старые или очень больные люди, которые имеют письменное разрешение своего сюзерена. Паланкинами и лошадьми не дозволено пользоваться крестьянам или простолюдинам, Андзин-сан. Это может приучить их к праздности, правда? Им полезнее ходить пешком.

– И знать свое место. Да?

– О да. Но это все делается для поддержания мира, порядка и внутренней гармонии, ва . Только купцы могут сорить деньгами, а кто они такие, как не паразиты, которые ничего не создают, ничего не выращивают, ничего не делают, а только кормятся за счет чужого труда? Конечно, они должны ходить пешком, не так ли? Это очень мудро.